Ослепительный цвет будущего

То, как они стоят на коленях… Эта сцена кажется безупречной, живописной и напоминает рисунки Акселя. Если бы я присоединилась к ним, то нарушила бы гармонию. Странная американская девочка, которая едва говорит на языке своих предков; ее волосы недостаточно темные, а руки неловко сжимают благовония; ее вера неубедительна.

Жаль, что я не могу чувствовать себя чуть больше тайванькой, что я не знаю этих традиций, не знаю, что нужно делать.

Я здесь чужая. Мне следует просто встать и уйти.

Уайпо поворачивается ко мне.

– Lai, – говорит она, настоятельно подзывая меня подойти ближе.

И я встаю на колени с другой стороны от нее, опускаясь тяжело и неуклюже; голени болят от сильного удара о скамейку.

Это неважно, говорю я себе. Неважно, что я здесь чужая, что я белая ворона. Мне просто нужно найти птицу. Мне нужно добраться до нее прежде, чем пройдут сорок девять дней.

Мы снова оказываемся в кипящем воздухе. Я по-прежнему пытаюсь посчитать в уме оставшиеся дни, когда вдруг слышу над головой высокий и пронзительный крик. Люди вокруг поднимают головы и смотрят наверх, прикрывая руками глаза от ярких лучей. Мы с Уайпо оборачиваемся к низко висящему солнцу, и мне кажется, что я вижу скрывающийся за зданием кончик красного хвоста.

Птица.

Сердце бешено стучит, пальцы дрожат, а от дыма щиплет глаза – но я не могу их закрыть, не могу упустить ее, если вдруг она снова вернется, сделав круг.

Мне нужно подобраться к ней, поговорить с ней. Почему она улетает? Почему не спустится вниз и не поговорит со мной, как тогда, дома? Беспокойство и тоска окутывают меня вихрями ауреолина и мазками сиреневого.

Мы стоим так долго, что люди начинают проплывать мимо нас, словно река, огибающая валуны.

Сколько осталось дней? Я возвращаюсь к подсчетам.

36

Ночь растягивается, тихая и бесконечная. У меня родилась теория, которая побудила меня к действиям. Теория следующая: чем дольше моя мать остается птицей, тем больше она забывает свои человеческие желания и нужды – и тем больше она забывает меня. Иначе почему она пролетела мимо, не остановившись?

Прошел сорок один день.

Столько я насчитала – и пересчитала снова, чтобы удостовериться, чтобы освежить в памяти события, произошедшие со дня появления пятна.

Что я отдала бы за пульт с кнопкой, которая замедляет ход времени – или хотя бы ненамного отматывает его назад? Сорок один день с тех пор, как моя мать стала птицей, – а значит, когда солнце взойдет, настанет сорок второе утро. Включая завтрашний день, осталось восемь суток до того, как моя мать осуществит свое перерождение.

Восемь дней.

Нужно действовать быстрее. Жечь благовония, просматривать воспоминания. Искать подсказки. Искать маму.

Я вытащила все футболки и спортивные штаны, которые готова была пожертвовать, и отыскала ножницы. Есть что-то невероятно медитативное в том, чтобы широко раскрывать стальные лезвия и врезаться ими в ткань, чик чик чик. В детстве я училась плести корзины из футболок: для начала нужно было разрезать материал на длинные полоски. Это довольно просто – режешь так, чтобы футболка закручивалась в спираль с самого низа и в итоге превратилась в одну длинную полоску. Мне их нужно как можно больше.

Я плету сеть – чем больше, тем лучше; поэтому нужно порезать одежду на максимально узкие полосы. Не думаю, что птице будет больно – ткань вполне мягкая, и, надеюсь, она узнает мой запах или запах стирального порошка, который мама всегда покупала. Если все пойдет по плану, то, как только сеть окажется на ней, она почувствует все знакомые ароматы и увидит меня, свою дочь, свою плоть и кровь из той жизни, когда еще не стала птицей. Она успокоится и объяснит мне, что же я все-таки должна помнить.

Чик чик чик.

Разум безостановочно вырисовывает разные формы и проигрывает воспоминания. Когда это становится слишком навязчивым, я пытаюсь успокоиться, изобретая в голове новые цвета.

Однажды я наткнулась в сети на видео о каких-то ученых, которые случайно изобрели новый оттенок синего. Они назвали его YInMn-синий.

Я подумала, что это здорово, но в то же время трудно было поверить в то, что такого цвета никогда не существовало.

Они утверждали, что YInMn якобы стоек к выгоранию. Услышав это, я слегка усмехнулась. Выгорает все.

Все, что есть в физическом мире, – как, например, бумага и мебель, – но также и то, что у нас есть в сознании. Воспоминания, эмоции. Жизнь.

Дружба тоже выгорает. Это всего лишь вопрос времени.

Самое странное, что пока я об этом думаю, мой телефон загорается и начинает проигрывать трек, который мне отправил Аксель. Прощай.

37

Зима, девятый класс

Когда я оставалась дома одна, я занималась поисками хоть каких-нибудь подсказок; начала с родительской спальни. Руки были предельно осторожны. Ящики, выдвигаясь, издавали громкий шшшух. Предупредительно скрипнула дверца шкафа.

Что я ожидала найти?

Письмо? Дневник? Если они на китайском, от них все равно никакого толку. Но Каро была права – я должна попытаться.