Я села. Глазам потребовалась минута, чтобы привыкнуть к увиденному: он направил свет проектора наверх, в потолок, и поместил «рот» стеклянной вазы-аквариума на линзу, чтобы исказить изображение. Смелые акварельные мазки куполом накрыли потолок и стены.
– Готова? Запускаю. Поехали!
Палец Акселя ударил по клавише пробела. Заиграла музыка, которую я моментально узнала. Нарастающий звук струнных, резкие ноты электрогитары. Следующая акварель. Вокруг нас закружились темно-синие эскизы с детской площадкой. Музыка стала мрачнее, и площадка рассыпалась на кусочки. Черные мазки молнии пронзили стену от самого потолка, как раз вовремя, чтобы встретиться с прыгающими нотами нижнего диапазона.
Мир состоял из зазубренных частичек, которые крутились и вращались. Он умудрился объединить свои рисунки в элементы, которые, как кусочки мозаики, складывались в единое целое.
– Я сделал видео для каждого трека, – сказал он почти смущенно.
– Это невероятно, – произнесла я. – Серьезно, представить не могу, как ты до этого додумался.
– Я спроектировал все так, чтобы смотреть именно через вазу, – объяснил он, улыбаясь, затем нажал кнопку, и заиграла следующая композиция.
Я легла на спину, обняв подушку; кадры на потолке двигались и сменяли друг друга. Спустя несколько секунд Аксель тоже опустился на кровать, подложив под голову толстовку. Я чувствовала аромат его шампуня – такой обнадеживающий запах. Мне захотелось прикоснуться к его волосам. Я исподтишка покосилась на него.
Но он не смотрел на потолок. Он смотрел на меня. Наши взгляды встретились, и в лицо ударил жар. Я не отвела глаз.
38
Возвращаясь из воспоминаний, я каждый раз ощущаю себя так, будто выныриваю за глотком воздуха. Я пытаюсь стряхнуть с себя чувство, будто проживаю свою жизнь заново, пытаюсь думать о чем-то другом, что никак не связано с Акселем. Потому что думать об Акселе – значит думать о том дне, когда мы сидели на диване в его подвале, о дне, когда моя мать стала птицей. О дне, когда все безвозвратно изменилось.
Что мне нужно, так это новый способ окунаться в воспоминания. Руки болят от ножниц, так что я откладываю их вместе с футболками и открываю ящик с благовониями и спичками.
С тех пор как перо зажглось и показало мне прошлое, я пыталась разобраться, как все это работает. Первая палочка оживила в памяти уже почти забытые события. Но когда я подожгла ее пером, с дымом что-то произошло. Он изменился. В мои воспоминания прокрались чужие – те, о которых я ничего не знала.
Одна в своей комнате, закутанная в тишину бессонницы, я подожгла очередную палочку. Развернула влажную ткань, взяла в руки горсть чайных листьев…
39
Дым и воспоминания
Вспышка.
Цвета, знаменующие смену времен.
Взрыв света – и я чувствую запах, напоминающий древесный дым. Глаза медленно привыкают к тусклости. Я нахожусь в домике, где в углублении в стене горит огонь. Поворачиваюсь, чтобы оглядеться; некоторые части изображения оказываются более мутными, а цвета – бледные, как на старых фотографиях.
На лежанке из толстого слоя сухой травы под старым одеялом переворачивается с боку на бок женщина; ее лицо пылает от усилий и блестит от пота.
– Это девочка, – сообщает акушерка, стоящая в ногах у женщины. Она совершенно точно говорит не на английском, но я все равно ее понимаю.
Она поднимает сияющие в свете стальные ножницы, раскрывает их широко, словно рот, и с лязгом перерезает пуповину.
Мать медленно тянется к брыкающемуся комочку рук и ног.
– Дочь, – говорит ее муж. – Оставляем?
Женщина смахивает кусочек слизи, прилипший к носу младенца.
– Нет. Эту мы продадим.
Цвета меняются, наступает темнота. Мерцание и взрыв рождают новый свет.
Та же женщина в дверях своей хижины укачивает закутанного в тряпки малыша, маленького, ничего не подозревающего. Ее лицо – запачканное и пустое, а стоящий рядом муж выглядит совершенно разбитым. Прямо у входа в их дом он берет из рук лысеющего мужчины грязную пачку денег. Мужчина забирает ребенка. Простой обмен, эмоции ни к чему.
Лысеющий мужчина уносит младенца через поле, к деревьям, затем вверх по горе. И уже в своем собственном полуразрушенном домишке он показывает маленькую девочку жене. Она укачивает другое крошечное тело, помогая его рту нащупать ее сосок и поесть.
– Как назовем нашу новую дочку? – спрашивает мужчина.
– Юаньян, – отвечает она, продолжая покачивать младенца.
– Как птицы? [13]
– говорит мужчина, кажется, совсем не удивленный ее ответом.– Точно как птицы, – говорит она.
– Юаньян, – повторяет мужчина.
Что-то в этом дыме и то, с какой осторожностью он произносит это имя, – и я вдруг понимаю, что это моя бабушка. Юаньян – это Уайпо.
– Юаньян, – снова говорит мужчина, пронося малышку через комнату, чтобы показать ей другого ребенка. – Смотри, кого тут держит мама. Познакомься, это наш сын – Пинь.
Мерцание, темнота, вспышка. Появляются новые цвета; аромат этого воспоминания – зеленый и землянистый.