Тело отяжелело от усталости, но мозг не собирается расслабляться. Он трепещет, словно тревожный зверь. Когда я закрываю глаза, прошлое в танце резких струй и световых воронок двигается сквозь темноту.
Сон… Я уже забыла, что это такое. Забыла его лицо, его запах, его текстуру – все это словно стерлось из моего сознания.
Я думаю о храме, о поющих в нем людях, о мелодии их слов – темной и звучной.
Я думаю о хвосте, который пронесся мимо. Мне нужно, чтобы она спустилась с неба и хоть на минутку задержалась.
Я брошу свою сеть – осторожно, заботливо, так чтобы она почувствовала: я не собираюсь причинять ей боль. Я поймаю ее, и тогда она поговорит со мной. Она расскажет все, что мне нужно знать.
Я моргаю, и потолок темнеет. В нем снова появляются трещины – они расширяются, прорастая все дальше в стороны. Они протягиваются по всей поверхности потолка и перекидываются на стены. Один угол просто исчез – словно кто-то отщипнул кусок от комнаты. Там уже ничего не видно, лишь забвение, образовавшееся из самого темного на свете черного.
Я снова моргаю – и все исчезает.
42
В сумерках раннего утра экран моего телефон вспыхивает, как молния, и становится белоснежно-горячим, пока загружается последнее письмо.
Аксель.
ОТ: axeldereckmoreno@gmail.com
КОМУ: leighinsandalwoodred@gmail.com
ТЕМА: (без темы)
Иногда так получалось, что я заходил к вам на воскресные вафли, пока ты еще спала. Тогда, перед тем как твоя мама замешивала тесто, мы с ней садились пить кофе. Однажды она вдруг спросила: «Тебе нравится Эмили Дикенс?»
Я спросил, имеет ли она в виду поэтессу Эмили Дикинсон – потому что это произошло сразу после того, как мы разобрали коробки. Она ответила, что да, а затем начала читать стихи спокойным и уверенным голосом.
Я часто вспоминаю то утро. Одно стихотворение я запомню навсегда:
Я даже не уверен, что это полное стихотворение. Но я часто его вспоминаю. Интересно, что же она потеряла?
43
Зима, девятый класс
К концу зимних каникул мы с Акселем почти все разобрали – оставалась пара коробок.
– Ай! О боже! – закричал он, вскакивая и тряся руками.
– Что? – Я встревоженно встала. – Что там?
–
Я изо всех сил закатила глаза.
– Ты серьезно? Если он не ядовитый…
– Нет!
– О господи, Аксель,
– Это. Не. Смешно, – произнес он, скрипя зубами. – Убей его уже, а?
– Не вопрос, только помоги мне поднять эту коробку, чтобы мы его нашли.
– Бр-р,
Он взял коробку с одной стороны, а я с другой. Мы сделали несколько шагов вправо и, вытянув шеи, посмотрели вниз на квадратный след на бежевом ковре. Плоско и пусто.
– Не вижу его.
Аксель резко зажмурился.
– О боже. Он
В тот же момент я увидела ножки паука, торчащие из-под нижнего края коробки, рядом с моей левой рукой.
– Не смотри… – начала я, но было слишком поздно.
Аксель взвизгнул и, выпустив из рук свой край коробки, отскочил в сторону. Коробка резко потяжелела, и я тоже ее отпустила.
А после не смогла сдержаться и согнулась пополам, загоготав метаниловым желтым; я смеялась так, что изо рта брызнула слюна. Смеялась до тех пор, пока у меня не заболел живот, не пересохло горло и не начали слезиться глаза. Я смеялась из-за паука, а еще из-за, что уже много месяцев не чувствовала себя настолько легко и безмятежно.
Его рот растянулся в трусливую улыбочку.
– Кажется, сдох.
– Теперь доволен? – Я все еще пыталась подавить в себе последние позывы хохота.
– Буду доволен, когда ты избавишься от трупа.
– Да боже ты мой. – Я оглянулась в поисках салфетки.
– Ты не веришь в бога.
– А еще я не верю в убийства живых существ, но погляди, что я только что сделала ради тебя!
Мы принялись разбирать коробку и сразу поняли, что ее содержимое отличается от прочих – вместо папок и бумаг там лежали конверты.
Аксель сгреб несколько и расположил в руке в форме веера.
– Они все запечатаны.