Читаем Осман. Хей, Осман! полностью

Старики говорили, что Небо — Тенри — Тангра — оно и есть Аллах. Но нельзя было верить в такое. Вера многобожников полна соблазнов, но не следует соблазняться! Нельзя верить, будто существуют иные боги, кроме Аллаха! И женщин, когда они поклоняются языческой богине Умай для лучшего деторождения, надобно порицать сурово и налагать на поклонение подобное запреты строгие! И нельзя верить, будто вся земля на свете покоится на рогах жёлтого быка, а под быком-земледержцем — рыба, а под рыбой — море безбрежное. Нельзя верить в это! А в одного лишь Аллаха, в его волю надо верить! Пусть эта воля не может быть понята людьми, но она — для их блага!.. И быть может, и можно носить на себе, и на детях и жёнах своих амулеты из волчьего меха; но непотребно это — верить в божественность волка!.. Но ведь поётся в песнях, что «лицо волка — благословенно», в особенности же — гёк-бури — голубого волка. Да и сам ведь Осман навешивал на своих коней клочки волчьей шкуры. От иных обычаев трудно, а порою и нет возможности отказаться!..

Но Осман не верит в Небо и в сыновей Неба, которых звали — Ак Хан — Белый Хан, Кызыл Хан — Красный Хан, Йешиль Хан — Зелёный Хан; и ещё одного сына звали когда Жёлтым Ханом — Сари Ханом, а когда и Чёрным Ханом — Кара Ханом…

Но закинешь голову, поглядишь в небо, а там будто бы и различишь прекрасное лицо небесной красавицы — Солнечной Девушки; сияет-сверкает её прекрасное лицо округлое… а вот её пальцы огневые тянутся к людям — свет несут на землю… Облака закрывают лицо Солнечной Девушки, потому и лицо невесты на свадьбе тюркской закрывают покрывалом красным — дуваком…

Но можно верить в святого Хызра, который волею Аллаха омылся в источнике бессмертия и с той поры по земле бродит и творит добро людям…

В кочевые жилища тюрок часто заглядывает Хызр, потому что тюрки неприхотливы, никогда не просят о многом…

Самое хорошее на свете жилище — юрта, деревянный её остов четырёхчастный — решётки образуют стены, сверху прикреплены жерди и составляют жерди верх юрты, а круг деревянный скрепляет жерди крыши, и из отверстия выходит дым очага, а свет — входит. И войлоком вся юрта крыта. Собрал — разобрал! Собрал — разобрал! На двух верблюдов, а то на трёх лошадей погрузил — повёз на другую стоянку!.. В проем — вход-выход — входишь-выходишь. Ковровой занавесью завешивается вход-выход… Юрта лучше, чем каменные жилища неверных; лучше, чем дворцы султанов! В летнюю жару в доме сыро и жарко, а в юрте прохладно… Юрта лёгкая, четыре сильные женщины и сложат её, и поставят без труда… А внутри — каких только нет ковров, подушек, кошм!.. Тонкие узоры красные закруживаются кругами яркими… А свернуть всё при укладке — легче лёгкого!..

В самой серёдке внутри юрты — место очага. Здесь разводят огонь, чтобы зимой холодной не замёрзнуть, здесь и пищу горячую можно готовить. А за очагом против входа-выхода — место для почётных гостей. О нём, об этом месте, говорят старики:

— На почётное место не устремляйся!..

И то, не устремляйся; жди, когда хозяин пригласит!..

Рядом с почётным местом гостевым — сундуки резные деревянные, серебряными бляшками изукрашенные. Днём на сундуке постель свёрнутая положена. На гостевое почётное место детям забегать нельзя, оно — только для почётных почтенных гостей и в чистоте содержаться должно. А справа от почётного места — ковры настланы для отдыха хозяев, здесь и супруги спят вдвоём… А налево от почётного места — дети спят и играют… А у входа-выхода конскую упряжь хранят. И в юрту нельзя обутым входить… Порфирородными зовут византийских императоров, потому что они по обычаю рождаются в комнате, красной тканью затянутой, в таком прекрасном покое… Там рождают их матери их, императрицы… Осман же явился на свет в юрте кочевой, в Сугюте, и мать его, когда рожала его, ухватилась за уздечку, привязанную к особому шесту; как все женщины-кочевницы в родах, когда рожают своих детей… И когда маленький Осман, младенец ещё, плакал громко, обносили его троекратно вкруг очага… А когда он, едва на ножках стоящий, кинул в очаг щепку и горсть пыли, тогда муж его кормилицы ударил его по щеке — нельзя бросать грязь в очаг!..

В юрте, где отец жил один, мальчик подросший много времени проводил, разглядывая отцово оружие… Спрашивал:

— Отчего этот лук не похож на другие луки здесь?

Отец отвечал:

— Это очень старый лук. Моя мать ещё в девичестве своём пускала стрелы из этого лука. Если бы осталась в живых одна хотя бы из твоих старших сестёр, я бы ей подарил этот лук прародительницы их…

— И моя сестра стреляла бы из этого лука? В битву ходила бы?

— Нет, ныне, в наше время, девицы в битвах не бьются. А так, на охоту, быть может, ездила бы…

Осман видал, как девицы охотятся с малыми ловчими птицами…

— Ты любил бы мою сестру?

— Да.

— Она ведь была бы девица, женщина! А любить надо сыновей!

— И дочерей, запомни! Женщина родила на свет каждого из нас в больших муках! Дочь возможно выдать замуж хорошо, и тогда зять добрый сделается твоим союзником и другом, а то и сына заменит…

— А раньше, давно, женщины бились в битвах? Твоя мать, моя бабушка, билась?

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие властители в романах

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза