Османец

Но дух Баязида, казалось, не был сломлен. Баязид оказался выше своего брата и красивее. Он стоял перед Хоук-пашой, высоко подняв голову. Его сыновья, десяти и одиннадцати лет, стояли позади отца. Они были очень напуганы.

— Я сын султана, — объявил Баязид. — Как ты осмелился связать меня как преступника?

— Я выполняю свой долг, мой господин, — ответил Энтони. — Поверь мне: то, что я делаю, печалит меня, но приказ отдан твоим отцом.

— Какой приказ? — Баязид уставился на него, сдвинув брови.

«Из него бы получился великолепный султан, — подумал Энтони. — А из меня выходит плохой убийца. Но такова моя судьба».

Энтони вздохнул, и Макдил-паша жестом подозвал двух янычар со струной наготове.

— В чём заключается моё преступление? — Баязид нахмурился ещё больше и побледнел.

— Ты обвиняешься в подготовке вооружённого восстания против султана.

— Султана! Ты говоришь о человеке, который убил твоего собственного отца, Хоук-паша. Теперь ты идёшь на преступление ради него?

— Он мой падишах, — сказал Энтони. — Так же, как был и твоим, но ты решил забыть об этом. Ты подчинишься или мне позвать людей?

— Подчинюсь, — сказал Баязид. — Какая участь ждёт моих сыновей?

— Та же, мой господин. — Энтони вздохнул.

Руки Баязида напряглись, но потом обмякли.

— Да, — сказал он, — я подчинюсь, и да простит Аллах твою душу...

Минутой позже все трое были мертвы.

— Хоук-паша! — Мехмед Сокуллу обнял Энтони. — Тебе не показалось, что это была самая лёгкая из всех кампаний? — Везир и следующие за ним сипахи вскоре прибыли в Адану.

— Мои люди редко стреляют в гневе, — признал Хоук-паша.

— У тебя есть что-то для меня, насколько я понимаю.

Энтони указал на короб, который стоял на крыльце дворца бейлербея.

Сокуллу поднял крышку и заглянул внутрь.

— Прекрасно, — сказал он. — Я посадил на кол всех восставших командиров. Падишах будет доволен. — Взглянув на Энтони, Сокуллу спросил: — Ты что-то не выглядишь счастливым, Хоук-паша.

— Трудно быть счастливым, когда совершишь убийство, — сказал Энтони.

— Я чувствую, что нам никогда не удастся сделать из тебя настоящего турка, Хоук-паша, — вздохнул Сокуллу. — Когда наступает время, значит, оно наступает. Бессмысленно откладывать событие или оплакивать его.

— Значит, если я обнажу саблю и скажу, что сейчас казню тебя, ты не будешь защищаться только потому, что твоё время настало?

— Нет, я буду защищаться, — улыбнулся Сокуллу. — Я же не знаю, что время моё пришло.

— Что ж, в этом случае...

— Но если ты добился успеха, Хоук-паша, тогда моё время действительно бы настало.

— По крайней мере, это успокаивающая философия.

— Но ведь цель каждой философии — успокоить?

Я вижу, что ты решил навсегда оставаться несчастным из-за этой казни?

— Баязид был намного лучше своего брата, — грустно сказал Энтони.

— Мы уже обсуждали это, друг мой. И всё же Селим будет лучшим султаном для нас, не забывай об этом. — Он похлопал Энтони по плечу. — Идём. Женщины, которых мы нашли в гареме, превосходны. Присоединяйся к нам и утоли свои печали в их объятиях.

— А как же голова Баязида?

— Я уничтожу её.

— Разве мы не должны предъявить её падишаху?

Сокуллу покачал головой.

— Падишах желает знать только то, что сына его больше нет в живых. Это второй сын, которого он уничтожил.

Энтони не мог забыть весь ужас свершённого им. Даже возвращение домой и объятия Барбары не могли избавить его от воспоминаний.

Барбара с тоской смотрела на него.

— Тебя заставят совершать ещё более страшные преступления, — сказала она наконец.

— Женщина, если ты будешь мучить меня подобными разговорами, я прикажу высечь тебя, — пообещал Энтони.

— Можешь брать палку, — резко бросила Барбара, — потому что я всё равно скажу, что думаю. Тебя заставят совершать ещё более страшные преступления. А вдруг султан прикажет тебе вести флот на Венецию?

— Этого никогда не случится. Сулейман не воюет против союзников. Его принцип — никогда не начинать войны с ними. Это относится и к Венеции.

— Энтони, господин мой... — Барбара обняла его. — Поклянись, что никогда не будешь воевать против моего народа? — Чувствовалось, что она волнуется.

— Если не надо будет защищать Османскую империю, клянусь в этом, — сказал он ей.

— Ты не подчинишься воле султана?

Энтони улыбнулся и поцеловал жену.

— Сулейман не потребует от меня такого. Он не просто великий правитель, но и великий человек. Я сожалею о гибели Баязида, но султан был прав: смерть принца спасла империю от гражданской войны. И это мудрое решение. — Он ещё раз поцеловал Барбару. — Клянусь тебе, что я никогда не приму участия в агрессии против Венеции.

Казалось, что Барбара удовлетворена результатом разговора.

Наградой Энтони, казнившему Баязида, стало не только укрепление расположения Сулеймана, но и дружба с Селимом.