— Ты убил всех своих братьев? — в ужасе пробормотал Энтони, забыв, с кем говорит.
Мехмед на мгновение насупил брови и почти сразу улыбнулся:
— Я знаю, на Западе так не поступают, но Запад слаб и в большом смятении. А я силён и уверен в себе. Ведь в Коране говорится: разлад хуже убийства. В доме Османа не будет разлада.
Энтони не знал, что сказать; Джон Хоквуд тоже молчал.
— Что касается другого, — сказал Мехмед, повернувшись и посмотрев вниз на второго юношу, чьи глаза были огромными и сверкали от ужаса, — он виновен в том, что помогал моему брату в бегстве.
— Он ведь выполнял приказ, о падишах? — спросил наконец Джон Хоквуд.
— Да, он выполнял приказ, но тот, кто повинуется этому приказу, влечёт несчастья на свою голову, — согласился Мехмед.
Хоквуды переглянулись.
— Его накажут? — спросил Джон.
— Негодяя посадят на кол, — сказал Мехмед, — пусть это послужит предупреждением остальным. — Он повернулся к Энтони. — Ты должен присутствовать при казни, Хоук-младший. Тебе это пойдёт на пользу.
Когда несчастному пленнику сказали, что его посадят на кол, он издал дикий крик, забился в истерике и начал молить о пощаде. Мехмед презрительно посмотрел на него и отдал ещё один приказ; приговор привести в исполнение немедленно.
— Боже! — пробормотал Джон Хоквуд по-английски. — Не хотел бы я оказаться на месте этого юноши. И ты, наверное, тоже.
— Что значит эта казнь? — спросил Энтони.
— Это самый ужасный вид расправы, мальчик. Крепись!
Подготовка к процедуре казни уже началась. Янычары копали яму в отдалении от крепостной стены. Пленного поставили на ноги, начали сдирать с него одежду и издеваться над ним. Слёзы текли по лицу несчастного, взгляд его был диким, он продолжал молить о пощаде.
Обнажённому пленнику связали руки и, привязав его к верёвке, повели вокруг лагеря. Из шатров высыпали мужчины, чтобы посмеяться над ним, и Энтони не сомневался, что женщины тоже наблюдали эту картину и смеялись, хотя и не показывались на улице. Смотрела ли Мара на приговорённого, предвкушая приближающийся ужас?
Наконец яма, около четырёх футов глубиной, была выкопана. В ней закрепили острое деревянное копьё около восьми футов длиной и вбили его в землю ровно наполовину. Копьё было остро заточенным и не толще четырёх дюймов в поперечнике, металлический наконечник был снят.
Энтони нервно сглотнул, но у него в горле было сухо. Он не осмеливался взглянуть на отца.
К этому времени приговорённого к смерти привели обратно. Обессилев, он перестал вопить и молить о пощаде. При виде шеста его лицо исказила гримаса ужаса.
Янычары были готовы выполнять приказ эмира — Мехмед кивнул.
Обнажённого человека вытолкнули вперёд, он снова начал визжать. Теперь его руки были связаны за спиной. Четыре янычара подняли его над землёй. Он бешено брыкался, но не мог противостоять напору их силы. Янычары медленно ввели заострённый конец шеста прямо в анус несчастного. Ещё несколько секунд его подержали наверху и только потом посадили на шест.
Внезапно ноги несчастного упали по обеим сторонам шеста, и нечеловеческий вопль сорвался с его губ. Он корчился от боли, кровь струилась по дереву... Он отчаянно тужился, пытаясь вытолкнуть себя с шеста, но тот уже вонзился слишком глубоко. Энтони старался отвести глаза, но заметил, что эмир стоит рядом.
— Чем больше он корчится, тем быстрее шест проникает внутрь, — заметил Мехмед, повернувшись к Энтони и пытаясь понять его реакцию.
Волей-неволей Энтони пришлось наблюдать за муками несчастного, пытаясь при этом сохранять невозмутимое выражение лица. Ступни жертвы теперь доставали земли — так глубоко и быстро в него вошёл шест, но теперь у смертника не было сил подняться. Вскоре Энтони увидел, как шест, разорвав грудь несчастного, вышел наружу.
Внезапно Мехмед отдал другой приказ. Янычары выкопали шест и подняли его над собой, начав обход лагеря с этим ужасным трофеем.
— Однажды увидев казнь на колу, человек всегда будет помнить о ней, — сказал, улыбаясь, Мехмед. — Теперь идём, у нас много работы.
Мехмед уничтожил всех возможных претендентов на трон, и теперь настало время оплакивать умершего эмира. На время османцы забыли о Босфоре и грандиозных амбициях своего нового правителя.
Похоронный кортеж направился в город Брусу, древнее место погребения османских эмиров; там Мурада должны были предать земле. Оказывается, набальзамированное тело мёртвого эмира всё ещё находилось в лагере...
Энтони был слегка шокирован, узнав, что Мара Бранкович принимала его у себя, когда её покойный муж лежал в соседнем помещении. Уже тогда она думала о будущем.
Войско и вереницы повозок с женщинами из гарема дошли по берегу Мраморного моря до Никодемии, а дальше вдоль течения реки Сакарьи направились к подножию горы Улудаг, что в переводе с турецкого значит «великая». У её северного подножия лежал священный город Бруса.