Разнообразие и несхожесть актуальных в одно и то же время стилей является свидетельством изменения содержания моды, которое постулировал Бодрийяр, – перехода от репрезентативных знаков к автореференциальным знакам, указывающим на то, что не существует иной реальности, кроме непрерывно переосмысляемого кода. Бодрийяр считал, что постмодернизм обнулил все значения, подменив сигнификацию симуляцией, изобилующей ссылками на историческое прошлое, напрочь лишенными подлинного исторического значения. В противовес столь радикальному отрицанию сигнификации я выскажу собственное мнение, которое заключается в следующем: даже в системе, которая явно пожертвовала значением, предпочтя глубине смысла фривольную игру лежащих на поверхности знаков и возможность как угодно перетасовывать исторические стили, существуют микро- и макроспособы для обозначения статуса, что позволяет ей сохранять осмысленность. Мода продолжает служить выразительным средством, но в меньшей степени является формой коммуникации, которая была бы близка и понятна массовой потребительской аудитории.
Уильям Голдинг однажды сказал, что миф – это правда, высказать которую можно только рассказав целую историю (в фильме «The Dreams of William Golding» из документального цикла Arena, показанном на BBC TV 17 марта 2012 года). Именно это я более всего ценю в работах Бодрийяра. Их знаковая ценность определяется не точностью суждений, но инстинктивной мудростью мифа, заключенной в поэтическую форму. Как любой мыслитель, пытающийся воссоздать картину мира во всей его сложности и полноте, Бодрийяр соткал свою теорию не из одной, но из множества разнообразных нитей, иногда плохо сочетающихся между собой.
Он придерживался радикальных взглядов, утверждая и доказывая, что сигнификация полностью изжита, и отрицая подлинность и определенность всего, что мы знаем и что воспринимаем как само собой разумеющееся. Я бы назвала это эвристическим подходом, не дающим точного описания происходящих процессов. Одежда всегда наделена тем или иным значением, даже если его трудно истолковать. Мода одинаково тяготеет и к серьезному, и к ироничному использованию стереотипных значений, поддерживая их и одновременно расшатывая. Одежда по-прежнему остается носителем всевозможных значений, но это носитель совсем иного рода, нежели академический словарь. Значение предметов и стилей одежды эфемерно и сильно зависит от контекста, оно может существенно разниться от одного стилевого клана к другому. Первостепенная задача, которая стоит перед нами, специалистами, посвятившими себя исследованию моды, – размежевать подходы, которые я называю стереотипным и гардеробным, отделяя то, что одежда значит на самом деле, от того, что видится нам.
АНЬЕС РОКАМОРА
В 1975 году была опубликована статья Пьера Бурдьё и Иветт Дельсо «Кутюрье и его марка», посвященная французской моде послевоенного периода. Однако интерес к исследованию явлений, относящихся к сфере производства и потребления культурной продукции, возник у Бурдьё намного раньше, и эта статья продолжила ряд его работ, затрагивающих данную тему. Французский социолог начал изучать повседневные культурные практики, такие как любительская фотография (Bourdieu 1965: 17) и посещение художественных музеев и выставок (Ibid.), практически в то же время, когда занимался сбором этнографических материалов в Кабилии (Bourdieu 2000a). Кульминацией его изысканий в сфере культуры повседневности стала знаменитая работа «Отличие»159
(«Различение. Социальная критика суждения»), впервые изданная в 1979 году. В ней Бурдьё анализирует вкусы жителей Франции исходя из их гастрономических, сарториальных, музыкальных и художественных предпочтений. Весьма критически относившийся к «иерархии официально признанных объектов исследования» (Bourdieu 1965: 17), которая, по его мнению, ограничивает академический кругозор, Бурдьё настаивал на том, что «любое культурное явление, от кулинарии и вестернов до додекафонии, достойно быть объектом постижения в диапазоне от простого, непосредственного любопытства до серьезного научного осмысления» (Bourdieu 1993a: 220). Таким образом, вглядываясь в менее благородные материи, то есть в предметы и явления, считавшиеся в научном мире «не достойными» изучения (Bourdieu 1993b: 132), Бурдьё отделил себя от академических кругов, где все внимание было сосредоточено на «официально утвержденных» темах и объектах социологического исследования и никому не было дела до моды и фотографии, на тот момент занимавших в «иерархии предметов, рассматриваемых как достойные и недостойные изучения» (Ibid.), гораздо более низкую ступень, нежели государственные институты и система трудовых взаимоотношений.