Основания девятнадцатого столетия

         346 «Годы учения Вильгельма Мейстера». Кн. 3, гл. 11, и разговор с фон Мюллером от 23.09.1823.

         347 Я намеренно ограничил цитату. Однако не могу удержаться, чтобы по крайней мере в примечании защитить великого Вольтера от распро­страненной басни, что он настолько выгодно и «гуманно» поверхностно судил о влиянии евреев на нашу культуру, насколько это желательно на­шему времени. Даже столь образованные евреи, как Джеймс Дарместетер (James Darmesteter) («Peuple Juif». 2 ed. P. 17), печатают имя Вольтера жирным шрифтом и изображают его одним из созидателей их эмансипа­ции. Это совершенно неверно. Не один раз Вольтер советовал отправить евреев назад в Палестину. Вольтер относится к авторам, которых я знаю лучше всего, так как я предпочитаю занимательные книги скучным, и по­лагаю, что мог бы легко привести сотню цитат самого агрессивного свой­ства против евреев. В сочинении «Dictionnaire Philosophique» («Философский словарь», конец section I) он говорит: «Евреи — самый невежественный и варварский народ. В течение долгого времени его ха­рактеризует самая гнусная скупость, самые ненавистные суеверия и не­избывная ненависть ко всем народам, которые их терпят и их обогащают». В «Dieu et les hommes» (ch. X) («Боги и люди») он называет евреев «самый ненавистный и самый позорный из всех малых народов». Большего не требуется, чтобы выяснить его мнение! Это мнение тем бо­лее важно, что именно Вольтер во многих и больших работах подробно занимался еврейской историей и изучением еврейского характера (на­столько подробно, что названного «поверхностным дилетантом» ныне цитирует один из таких ученых первого ранга, как Веллхаузен). Заслу­живают внимания его слова («Essai sur les Moeurs», ch. XLII) («Эссе о нравах»): «Еврейский народ осмеливается испытывать неугасимую не­нависть ко всем народам, он восстает против всех их властителей. Они все так же суеверны, так же жадны до чужих благ, такие же варвары — раболепствующие в несчастье и наглые при процветании». Об умствен­ных способностях евреев он также судит кратко и аподиктически (неоп­ровержимо). Он утверждает: «Евреи никогда ничего не изобрели» («La defense de mon oncle», ch. VII) («Защита моего дяди»), он излагает в не­скольких главах, что евреи постоянно учатся от других народов, но сами никогда ничему не научили других. Даже их музыку, всеми восхваляе­мую, Вольтер не выносит: «Возвращайтесь в Иудею так быстро, как только сможете, вы там с удовольствием сможете разговаривать на ва­шем ужасном наречии, наслаждаться вашей омерзительной музыкой» («6–е lettre du Dictionnaire») («6–е письмо Словаря»). Эту своеобразную умственную стерильность евреев он объясняет в другом месте их безмер­ной жаждой золота: «Деньги всегда были целью их поведения». В сотне мест Вольтер приводит шутки о евреях, например в «Zagid» (ch. X), где еврей возносит торжественную благодарность Богу за удавшийся обман. Едкой сатирой на еврейство, какая только существует, несомненно, явля­ется работа «Un Chretien contre six Juifs» («Христианин против шести ев­реев»). Но несомненно во всех этих высказываниях скрыт определенный резерв, так как они были предназначены к публикации. И, напротив, в письме к шевалье де Лисле от 15 декабря 1773 г. (т. е. в конце жизни, не на заре юности) он высказывает свое мнение без оглядки: «Пусть эти из­раильские ничтожества называют себя народом Нефтали или Иссахар, это неважно, они — самый большой сброд, который когда–либо марал земной шар». Мы видим, что пламенный француз рассуждает о евреях как какой–то фанатичный епископ. Время от времени он добавляет к сво­им энергичным выпадам: «Тем не менее не стоит их сжигать». Далее, имеет значение тот факт, что это крайне резкое суждение высказывает гуманный, толерантный и ученый человек. Но как объяснить такой бес­пощадно односторонний, исключающий всякую надежду взгляд у столь либерально мыслящего человека, взгляд, который в своей крайности не­выгодно отличается от приведенных выше слов немецких мудрецов? Наше время может здесь многому поучиться, если захочет! Потому что видим, что в основе этого галльского стремления к равенству и свободе лежит не любовь к справедливости, не уважение индивидуальности. Можно сделать вывод дальше: не из принципов возникает понимание, не из всеобщего человеколюбия возможность мирно жить друг с другом, но единственно безоговорочное признание отличия собственного вида и собственных интересов может воздать должное чужому виду и чужим интересам.

         348 «An Abridgment of English History», book III., ch. 2.