Основания девятнадцатого столетия

Здесь происходит не просто отклонение, здесь стоят ря­дом друг с другом два чуждых образа, чуждых от начала до конца. Можно привить деревья, но соединиться друг с дру­гом они никогда не смогут. Но именно к этому слиянию стре­милось раннее христианство, и именно оно сегодня является камнем Сизифа для верующих душ. Правда, в самом начале, т. е. до того, как в IV веке весь хаос народов был насильно втиснут в христианство и вместе с ним его религиозные пред­ставления, этого еще не было. В самых древних писаниях почти нигде не найдете угроз наказания, а небо полно надеж­ды на невыразимое счастье,⁵⁸ приобретенное смертью Хри­ста. Где преобладает еврейское влияние, мы встречаем во времена самого раннего христианства так называемый хили­азм, т. е. веру в наступление тысячелетнего царства Бога на земле (это только одно из множества представлений теокра­тического мирового царства, о котором мечтали евреи). Где одерживает верх философский образ мыслей, например у Оригена, обнаруживаются взгляды, мало отличающиеся от переселения душ индийцев и Платона:

⁵⁹ души людей созда­ны для вечности, в зависимости от своих дел они идут вверх или вниз, в конце концов они все без исключения очищают­ся, даже демоны.⁶⁰

В такой системе, как видим, ни индиви­дуальная жизнь, ни обещание награды и наказания не имеют смысла, который бы как-то совпадал со взглядами иудей- ско-христианской религии.⁶¹ Но скоро и здесь одержал по­беду еврейский дух, а именно он точно так же, как догмат и нетерпимость, получил неслыханное ранее на ограниченной земле Иудеи развитие.

Наказание в аду и награда на небесах, страх перед одним и надежда на другое являлись отныне главной побудительной причиной для всего христианства. Что такое Спасение, вско­ре не знает почти никто, так как сами проповедники под «спа­сением» представляли в основном и сегодня представляют спасение от наказания в аду.⁶² Люди эпохи хаоса народов не понимали других аргументов. Современник Оригена, афри­канец Тертуллиан, откровенно объяснял, что только одно мо­жет исправить людей: «страх перед вечным наказанием и надежда на вечную награду» (Апол., 49). Отдельные избран­ные умы постоянно восставали против этой материализации и иудаизации религии. Так можно было бы, например, значе­ние христианской мистики выразить одним словом, что она все это отодвигала в сторону и стремилась только к преобра­жению внутреннего человека, т. е. Спасению, но эти два взгляда никогда не могли быть увязаны, и именно это невоз­можное требовалось от верующего христианина. Либо вера «исправляла» людей, как утверждал Тертуллиан, либо она должна полностью преобразовать их преображением всей духовной жизни, как учило Евангелие. Либо этот мир есть место заключения, которое мы должны ненавидеть, о чем го­ворил уже Клемент Римский во II веке⁶³

(и после него вся официальная церковь), либо этот мир есть благословенное поле, где находится Небесное Царство подобно скрытому со­кровищу, как учил Христос. Одно утверждение противоре­чит другому.

Неразрешимый раздор