Основы дзэн-буддизма

Я могу здесь добавить еще несколько слов, хотя, может быть, в этом нет особой необходимости. Дзесю признается, что в течение последних пяти лет он пытался найти удовлетворительный ответ на этот вопрос, который может прийти в голову любому умному человеку, но безуспешно. По правде говоря, все мудрецы с давних времен, с начала пробуждения сознания во Вселенной снова и снова задают тот же самый вопрос, и какой окончательный ответ можно дать на него? Что можно сказать, кроме: «Я не знаю»? Это действительно окончательный ответ на вопрос относительно загадки мира. Но не забывайте, что это не есть признание неведения с точки зрения разума, с точки зрения отбора и выбора. Внешне — это признание неведения, но быть невеждой в таком смысле означает предел мудрости или сверхразума. В связи с этим «я не знаю» — это самый удовлетворительный ответ для самого серьезного и пытливого ума: в нем нет ничего отрицательного и это — абсолютное утверждение, несмотря на его отрицательную грамматическую форму. Одного учителя дзэна спросили: «Какое явление в мире можно назвать самым удивительным?» Учитель дал следующий ответ: «Я сижу здесь один в горах». Это утверждение, но есть ли какая-нибудь разница, с точки зрения высшего значения вещей, между отрицательным «я не знаю» и утвердительным «я сижу здесь»? «Я сижу здесь один» — это действительно самое удивительное явление, и знаете почему? «Нет, я не знаю», но «Я есть», все равно. Это поистине удивительно. Другой учитель дзэна, увидев приближающегося монаха, широко открыл ворота и приветствовал его вопросом: «Что это такое?» Приветствие было повторено монахом с той же интонацией: «Что это такое?» После этого учитель кивнул и удалился к себе. Что еще мы можем сказать, кроме: «я сижу здесь один», «что это такое?» или «я не знаю»? Что еще мы можем сказать, кроме как кивнуть и пойти к себе? Все это указывает на один и тот же факт, на одну и ту же истину, на одно и то же переживание — и когда одно из этих утверждений или поступков понято, понимание остального постепенно приходит.

В монастыре Тосо жил один отшельник, философ по имени Содо. Он был самым серьезным образом занят проблемой отыскания «совершенного Пути». Его учителем был Сэте. Наконец он добился своего, и когда однажды учитель спросил его ответа, Содо-отшельник просто закричал: «Ах ты, зверь этакий!» Разве не возмутительно отвечать таким образом на спокойный вопрос учителя? Но мы должны заметить, что это может сделать только тот, кто имеет основание вести себя так оскорбительно по отношению к учителю и что учитель действительно вполне удовлетворяется тем, что его ученик совершенно игнорирует условность нашей мирской жизни.

Поведение этого «сумасшедшего» монаха-отшельника и во многом другом совершенно выходило за рамки общепринятого. Когда он посещал религиозные церемонии, он обычно носил свои изношенные сандалии вместе с сутрами, завернув их в кашайю. Когда его спрашивали: «Что представляет собою твоя домашняя утварь?», он отвечал: «Пара сандалий, завернутых в кашайю». «Кашайя» («каса» по-японски) — это ряса, являющаяся символом святости профессии того, кто ее носит, в то время, как сандалии, хотя и очень необходимая для практических целей вещь и ни в коей мере не игнорируемая, обычно символизируют вещи грязные и ненужные, особенно когда они изношены. Таким образом, отшельник положил вместе эти две совершенно разные вещи и торжественно носил их на плече. Это можно рассматривать как символ абсолютного утверждения. Когда его потом спрашивали о том, что в конечном счете означает такой странный синтез, он обычно отвечал: «Босиком я спускаюсь с горы». Очевидно, он не остается наедине со своим утверждением, то есть не пребывает в своей «прозрачной пустоте», он иногда настолько активен, что покидает свое горное убежище для того, чтобы отдаться религиозной деятельности в деревне, под горой. Далее Сэте говорит о Дзесю:

Королевский слон фыркает,Бесстрашный лев рычит.

Разговор, лишенный пышности,Заставляет человека совсем умолкнуть.

Юг и Север, Восток и Запад;Ворон летает, заяц прыгает.

(Ворон символизирует солнце, а заяц — луну.)

Лаконичный стиль Сэте требует разъяснения. «Извинение» Дзесю здесь сравнивается с фырканьем слона и рычанием льва. Дзесю вовсе не показывает свою слабость и не извиняется, когда говорит о том, что не может уйти от этой дилеммы, фактически его заявление превосходит все словесные каламбуры, в нем нет ничего такого, за что можно было бы ухватиться: будучи лишенным пышности, оно не поддается описанию, никто не может ничего о нем сказать. Однако перед нами простирается безграничное пространство — Север и Юг, Восток и Запад — перед нами бесконечный поток времени — солнце и луна то восходят, то садятся — и это все неповторимое по своему характеру творение. Ода Сэте, как и раньше, восхваляет «совершенный Путь», а также и Дзесю, мастера дзэн-мондо.

V