Другое дело киевские беженцы-поляне, которым терять было нечего, которых Север не манил (он и не мог манить южан: туда бежали уж совсем отчаявшиеся, сломя голову летевшие подальше от татар), которых распирала жажда возмездия и которые вовсе не были на новгородчине желанными гостями. Кстати, именно в этом одна из причин, почему нынешние насельники Колы и Печоры не задержались в свое время на хорошо обжитых территориях: новгородцы просто спровадили их куда подальше. Пустили сирот Христа ради в дальний, темный и холодный угол своих владений, за Полярный круг.
Видимо, вначале киевские беженцы все подались на Новгородчину (о чем, кстати, свидетельствует там достаточно широкий разброс мест, где записан киевский фольклор). Но новгородцы, по идее, не должны были охотно пускать беженцев, конкурентов, в свои угодья, в Поморье, а тех, что все же пустили, старались потом, конечно же, выдавить. Куда? Туда, куда сами не стремились: в Заполярье и — на восточную границу русской ойкумены.
Именно там и именно выходцами с Новгородчины (но не самими новгородцами) и был заложен в 1374 году город Хлынов, он же позднейшая Вятка, которая в те времена была самой далекой окраиной, мало населенной людьми, форпостом русской экспансии. Этим она могла быть привлекательна только для людей, которые уже все потеряли и должны были начинать с нуля. А такими, в первую очередь, были беженцы из Киева и их ближайшие потомки. Вот они и двинулись туда, чтобы удобней творить набеги на Орду по водным артериям. Жаждавшие реванша, мести татарам, они-то и стали ушкуйниками, создав для себя Вятскую вечевую республику, сродни Запорожской сечи, созданной их единокровными братьями на Хортице.
С тех пор именно вятские, как известно, а вовсе не новгородские ушкуйники не раз тревожили Орду, а в 1471 году взяли столицу Золотой Орды Сарай:
Именно и только так можно правдоподобно объяснить генетическую близость вятской русской популяции — к русским Печоры, Колы и т. п., с одной стороны, а с другой — близость к казакам Кубани, то есть к запорожцам, которые в основе своей — те же недобитые поляне-киевляне, только осевшие на Хортице, а не двинувшиеся на Север[689]
.В контексте указанных трех исторических обстоятельств становится более понятна не только неоднородность генофонда по линии запад-восток, но и еще более выраженная межпопуляционная изменчивость по линии север-юг. Это не значит, что не было и других воздействий, но основные в обозримом прошлом, думается, учтены.
Что же можно сказать в заключение?
Авторы либо уходят от создания своей версии причин русской изменчивости, либо прибегают к довольно экзотическим объяснениям, например: «Многие миграции из внутренних районов Азии на территорию Восточной Европы шли по степной полосе и связаны именно с юго-востоком Европы (от Южного Урала до Северного Причерноморья). Представляется вполне вероятным, что эти миграции различных степных народов, направлявшихся примерно по одному маршруту — по степной зоне Евразии — в течение многих столетий (от гуннов в IVвеке до калмыков в XVII) оказали значительное влияние на восточноевропейский генофонд. Можно предположить, что именно влияние степных народов (главным образом алтайской семьи) и сформировало тренд изменчивости генофонда с юга и юго-востока» (227).
Однако, ими же с блеском доказанное отсутствие азиатской, монголоидной составляющей в русском генофонде противоречит такому предположению. Вообще, объяснять гетерогенность и изменчивость этноса проходившими через него потоками военной миграции — не кажется верным. Военным в состоянии похода и даже постоя некогда особенно смешиваться с местными. И судьба бастардов по меньшей мере проблематична. К примеру, уж кто только не проходил через белорусов! Поляки, немцы, шведы, французы… А они показательно гомогенны!
Балановские и сами себя поправляют, но неудачно и даже, пардон, антинаучно: «Поскольку выявляемая тенденция близка к широтной изменчивости… нельзя исключать возможность ее связи с климатическими параметрами… Возможно, отражает адаптацию генофонда к различным условия среды».
О том, что наследственные качества не адаптогенны, знает каждый школьник.
Оба объяснения никуда не годятся.
Выше я попытался предложить свое, возможно, читатель его забракует.