Основы философии (о теле, о человеке, о гражданине). Человеческая природа. О свободе и необходимости. Левиафан

Заключаю. Насколько я могу видеть, нет ничего во всем этом трактате, как и в том, что я писал раньше на ту же тему по-латыни, что противоречило бы как Слову Божиему, так и правилам добропорядочного поведения или могло бы способствовать нарушению общественного спокойствия. Вот почему я думаю, что было бы полезно этот труд напечатать, а еще полезнее было бы изучать его в университетах, если с ним согласны те, кто призван судить о таких вопросах. Ибо раз университеты являются источником политических и моральных учений, из которых проповедники и дворянство черпают воду, чтобы окропить ею людей как с кафедры, так и в своих беседах, то необходимо, конечно, проявить величайшую заботу о том, чтобы эта вода оставалась чистой как от яда языческих политиков, так и от чар лживых духов. Таким образом, большинство людей, зная свой долг, будет менее расположено становиться орудием честолюбия нескольких недовольных лиц в их планах против государства и с меньшим раздражением будет относиться к податям, необходимым для поддержания мира и организации защиты государства, а сами правители будут иметь меньше повода содержать за счет государства армию большую, чем необходимо для обеспечения свободы государства против вторжений и захватов иноземных врагов.

Итак, я довел до конца мой трактат о гражданской и церковной власти, поводом к которому послужили переживаемые нами беспорядки. Трактат этот свободен от всякого пристрастия, от всякого заискивания и не имеет другой цели, как лишь показать людям воочию взаимоотношения между защитой и повиновением, ненарушимого соблюдения которого требуют человеческая природа и божественные законы, как естественные, так и положительные. И хотя революции в государствах не являются благоприятной расстановкой светил при рождении истин такого рода (ибо эти истины кажутся зловещими для разрушителей старого порядка, а те, кто строит новый порядок, видят только их оборотную сторону), однако я не могу полагать, что развитые мной положения были в настоящее время осуждены теми, кто поставлен государством судить о различных учениях, или кем-либо желающим сохранения мира в государстве. И в этой надежде я возвращаюсь к моим прерванным работам о естественных телах, в отношении которых (если Бог даст мне здоровье, чтобы довести мои работы до конца), как я надеюсь, новизна идей в такой же мере доставит удовольствие, в какой новизна в отношении этого искусственного тела обыкновенно оскорбляет. Ибо истины, не сталкивающиеся с человеческой выгодой и с человеческими удовольствиями, приветствуются всеми людьми.

Приложения

Дополнительные главы к «Левиафану»

Глава первая

О Никейском Символе веры[235]

А. Разъясни мне, пожалуйста, Никейский Символ веры, не с тем, конечно, чтобы мне охватить умом весь предмет, но чтобы так понять слова веры, что они оказались бы в согласии со Священным Писанием. И прежде всего следующие слона: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя Творца неба и земли видимым же всем и невидимым». И во-первых, что это значит: «верую во», или по-гречески πιστεύω εις? Я не припомню, чтобы находил где-нибудь у греческих авторов такое выражение. Я встречал «верю кому-нибудь» – πιστεύω τινί, «верю, что это так» – πιστεύω δντος είναι.

Б.

Собственно, это выражение, употребляемое теми, кто принимает члены Символа, ибо предлог εις означает помимо прочего «до этих пределов», так что, когда говорится πιστεύω εις Φεόν πατέρα и т. д., – если вместо Φεόν и т. д. поставить τούτο – это будет то же самое, что «я верю в этих пределах». Следовательно, предлог εις обозначает ограничение веры в тот или иной член Символа, а именно: до каких пределов (hactenus) принимающие его (subscriptions) сознательно с ним соглашаются. Поэтому не должно казаться удивительным, что вне конфессиональных текстов ты не встречал такого выражения. Это то же самое, как если бы ты сказал, что веришь в то, что Бог существует, что Он един, что Он Отец, что Он Вседержитель и т. д. Мы читаем также «верую в Евангелие», т. е. «верю Евангелию», т. е. – провозвестникам Евангелия, но по-гречески там не εις, а εν.

А. «Бог есть Отец, Бог есть Вседержитель» и т. д. Это, как утверждают диалектики[236], предложения, ибо имеют подлежащее и сказуемое, и в них явно приписывается Богу какое-то имя. Но я не понимаю, какое имя приписывается Богу в следующем предложении: «Бог есть». Ведь, как я полагаю, невозможно сказать, что «Бог есть «есть», и незачем говорить. что «Бог есть Бог».

Б. Когда говорят: «Бог есть», – слово «есть» – это полнозначный глагол, включающий и у греков, и у латинян как связку, так и предикат. Таким образом, предложение: «Бог есть» означает то же самое, что и «Бог существует», т. е., если мы раскроем глагол «быть», «Бог есть сущее», или о ών, т. е. нечто реальное, а не чистый фантом (phantasma), каковым является то, что называется «призраком», или то, чему язычники поклонялись как демонам, то, что называется апостолом Павлом «ничто».