Основы философии (о теле, о человеке, о гражданине). Человеческая природа. О свободе и необходимости. Левиафан

А. Это верно, я об этом забыл. Но они проповедовали перед теми, кто был достаточно свободен от него. Я имею в виду простонародье, которое легко поверило бы, что оно угнетено, и никогда – что оно угнетатель. Поэтому вы можете отнести к их приемам умение заставлять людей думать, что они угнетены королем или, возможно, епископами, или тем и другими вместе, и склонять худших из них примкнуть впоследствии к их партии, когда представится случай. Это делалось очень редко во времена королевы Елизаветы, страха и подозрительности которой они боялись. Они не обладали тогда сколько-нибудь большой силой в парламенте, чтобы поставить под вопрос прерогативы королевы путем петиций о правах и других средств, как они делали впоследствии, когда демократически настроенные дворяне приняли их в свои советы с намерением превратить монархическое правление в народное, которое они именовали свободой.

Б. Кто бы подумал, что столь ужасные намерения так легко и так долго могли оставаться скрытыми под маской благочестия? Ведь тот факт, что они – самые нечестивые лицемеры, достаточно очевиден из той войны, которой закончились их дела, и из нечестивых действий, совершенных в этой войне. Но когда и кто впервые начал предпринимать в парламенте попытки установить народовластие?

А.

Что касается времени, когда попытались прекратить монархическое правление в демократическое, то это совершилось не сразу. Они открыто не нападали на верховную власть как таковую, пока не убили короля; они не оспаривали его прав по отдельным пунктам, пока король не был изгнан из Лондона поднятыми там мятежами и не удалился в целях своей личной безопасности в Йорк. Король отсутствовал в Лондоне довольно долго, когда ему прислали девятнадцать предложений, дюжина из которых были требованием отказа от нескольких полномочий, являвшихся существенными частями верховной власти. Некоторые из этих требований уже до этого содержались в петиции, которую называли Петицией о праве. Тем не менее король уже гарантировал их в прежнем парламенте, хотя этим он лишал себя не только власти взимать деньги без согласия парламента, но также своей обычной пошлины с веса и права заключать под стражу людей, которые, как он считает, способны нарушить мир и поднять волнения в королевстве. Что же касается людей, которые это сделали, то достаточно сказать, что они были членами последнего парламента и некоторых других парламентов в начале правления короля Карла и в конце правления короля Якова. Нет необходимости приводить их имена, за исключением тех, которые потребуются в ходе изложения. Большинство из них были членами палаты общин, некоторые – палаты лордов. Но все они были высокого мнения о своих политических способностях, которые, как они думали, недостаточно принимаются во внимание королем.

Б. Как же мог парламент начать войну, когда у короля был большой флот и большое число обученных солдат и в его власти находились все склады амуниции?

А.

Конечно, в распоряжении короля все это было. Но это мало что значило, потому что в распоряжении парламента была охрана флота и складов, а вместе с нею все обученные солдаты, а некоторым образом и все его подданные, которых проповедь пресвитерианских священников и подстрекательские наговоры лживых и невежественных политиков сделали врагами короля. А теперь[270] король уже не мог иметь денег, за исключением тех, которые дал бы ему парламент, которых, можете быть уверены, не хватило бы для поддержки его королевской власти, которую они намеревались отобрать у него. И все же я думаю, что они никогда не отважились бы на войну, если бы не эта несчастная затея навязать наш требник шотландцам-пресвитерианам. Ибо я считаю, что англичане никогда не одобрили бы объявление парламентом войны королю на основании любого повода, кроме как в свою собственную защиту, если бы король первым объявил войну. А поэтому следовало спровоцировать короля, чтобы он сделал что-либо такое, что могло походить на враждебный акт.