Основы философии (о теле, о человеке, о гражданине). Человеческая природа. О свободе и необходимости. Левиафан

А. Так я и делаю. Добродетель подданного состоит в подчинении законам государства. Подчиняться законам – это справедливость, т. е. закон природы и, следовательно, гражданский закон у всех народов. Ничто не является несправедливостью, если только оно не противоречит закону. Таким же образом повиновение закону есть благоразумие подданного, ибо без такого повиновения государство (которое представляет собой безопасность и защиту каждого подданного) не может существовать. И хотя благоразумие честных людей состоит также в справедливом и умеренном обогащении, все же попытка хитростью утаить от общества или обманом лишить его части своего богатства, требуемого законом, есть признак не благоразумия, а недостаточного знания того, что необходимо для их собственной защиты.

Достоинства суверенов в том, что они поддерживают внутренний мир и защищают от иноземных врагов. Сила духа – королевское достоинство, и, хотя она необходима тем, кто будет солдатами, для государства, как и для людей вообще, тем лучше, чем меньше у них собственной отваги. Бережливость (хотя, возможно, вы сочтете это странным) также королевское достоинство, ибо она увеличивает общественное богатство, которое не может быть чрезмерным, так как ни один человек не может быть чересчур бережлив с тем, что ему доверили. Щедрость также достоинство королей, ибо без чрезвычайного усердия министров и их верности суверену нельзя хорошо служить государству. И их следует поощрять, особенно тех, кто оказывает услуги во время войны. В общем все поступки и привычки следует оценивать как благие или дурные по их мотивам и приносимой пользе государству, а не по их умеренности и не потому, что они кем-то предписаны. Ибо разные люди хвалят разные обычаи, и то, что для одного добродетель, хулится другим, и наоборот, что один называет пороком, другой именует добродетелью в зависимости от своих склонностей.

Б. Мне думается, что вам следует поместить в число добродетелей величайшую, по моему мнению, из добродетелей – религию.

А.

Я так и сделал, хотя, кажется, вы этого не заметили. Но не уклоняемся ли мы от того пути, на который встали?

Б. Я думаю, что нет, ибо полагаю, что ваша цель состояла в том, чтобы познакомить меня не столько с историей тех событий, которые произошли во время последних волнений, сколько с их причинами и теми сонетами и хитростями, которые их вызвали. Разные люди писали истории, из которых я мог бы узнать, что они делали, а также кое-что об их замыслах; но в них я почти не нахожу того, о чем хотел бы спросить. Поэтому, поскольку вы оказались так любезны начать эту беседу по моей просьбе, будьте любезны также рассказывать мне согласно моему методу. Что же касается могущей отсюда возникнуть опасности запутаться, то я позабочусь о том, чтобы вернуть вас к тому месту, откуда я вас увлек, так как я помню, где это было.

А.

Хорошо. Тогда отвечу на ваш вопрос о религии. Поскольку, как я вам сказал, добродетель заключается в повиновении законам государства, одним из которых является религия, постольку я поместил ее в число добродетелей.

Б. Разве религия – закон государства?

А.

Нет ни одного народа в мире, религия которого не установлена и не получает свой авторитет из законов этого народа. Правда, закон Божий не находит доказательств в человеческих законах. Но поскольку люди никогда не могут своим умом дойти до познания того, что сказал и наказал Бог, и поскольку их нельзя обязать подчиняться законам, автора которых они не знают, они должны молча подчиниться тому или иному человеческому авторитету. Так что вопрос в том, должен ли человек в религиозных делах, т. е. когда встает вопрос о его долге по отношению к Богу и королю, полагаться на проповедь других подданных этого короля, или на постороннего, или на глас закона?

Б. Этот вопрос не очень труден. Ибо нет людей, которые проповедуют или по крайней мере должны проповедовать где-либо, не имея на это полномочий от того или тех, кто обладает верховной властью. Так что, если король даст нам разрешение, вы или я можем законно проповедовать, как и любой другой. И я считаю, что мы исполняли бы эту обязанность гораздо лучше тех, кто проповедью подбивает нас к восстанию.

А. В отношении учения о добродетели и пороке церковная мораль во многом отлична от той, которую я здесь изложил, и все же она совершенно не согласуется с аристотелевской. Ибо, согласно учению римской церкви, главные добродетели состоят в том, чтобы подчиняться ее учению, хотя бы оно вело к измене, и это обозначает для нас быть религиозным; помогать клиру, что для нее равнозначно благочестию и щедрости; наконец, верить на основании слов священников в то, что по совести своей человек считает ложным, и это римская церковь называет верой. Я мог бы назвать множество подобных положений их морали, но то, что знаю я, знаете и вы, будучи так хорошо сведущи в делах о совести, описанных схоластами, которые измеряют добродетельность и порочность всех поступков совместимостью их с учением римского духовенства. […][274]