Внешне это дело обстоит обычно так, что выискиваются исторические свидетельства в пользу достоверности или недостоверности того или иного памятника. В зависимости от этого стоит и его удельная ценность.
-152-
Но ясное дело — та кой подход несостоятелен. Все равно, доказать подлинность вещей, которых мы сами никогда не видели и не увидим, по свидетельству чужих лиц, нельзя. Для неверного все будет неубедительно, и малейшая отрицательная инстанция, малейшее свидетельство «против» будут ему гораздо милее тысячи других «за», потому что достоверность тех и других основывается на личных чувствах, на субъективной вере, на которой строятся уже объективные доказательства.
Однако богословы в апологетических целях — очевидно, это кого-то все-таки убеждает — пользуются историко-рационалистическим методом и на возражения противников, ставящих под подозрение подлинность того или иного памятника, стараются набрать как можно более исторических документов, свидетельствующих о его достоверности. Так образовывалась научная история библейского канона, по взгляду немецких (протестантских) богословов — подбор случайных текстов, по убеждению ортодоксальных ученых — основательная защита истины.
Эти последние свои доказательства обычно располагают так. Делят всю ветхозаветную и новозаветную историю канона на периоды и начинают изучать, какие лица в каждом из них являлись охранителями священных книг от посягательства еретиков. Затем, какие книги и в какой последовательности признаются теми или другими авторитетными лицами в каждом периоде за богодухновенные, и так далее203
.Но спасающемуся и верному сыну Церкви не нужно входить в эти дебри научных изысканий. Достаточно ему веровать своей матери-Церкви. Не иначе смотрят на дело и выдающиеся наши богословы, ибо не все идут по указанному выше пути.
В предисловии к своему толкованию первых восьми глав Послания св. апостола Павла к Римлянам епископ Феофан Затворник пишет:
«Вопроса о подлинности послания не ставим, находя его окончательно решенным тем самым, что его дает нам Церковь как послание св. Павла. Решение это сильнее и успокоительнее всякого другого. Слышим голос матери и не тревожим себя
204
никакими недоумениями» .
-153-
Второе свидетельство я возьму у священника Павла Флоренского. Этот философ убеждение в рациональной доказуемости исторических тезисов называет не более как «методологической наивностью». «Было бы явной нелепостью, — говорит он,
— притязать на "объективное" обсуждение подлинности какой-нибудь реликвии, происхождения св. Писания или даже времени написания диалогов Платона или поэм Гомера. И кто вообразит, что в этих вопросах он что-то "доказал" с непреложностью, тот, очевидно, никогда еще даже не ставил себе критической задачи о сущности исторических методов. Должно решительно отказаться от каких бы то ни было пререканий с ним до тех пор, пока он, хотя бы элементарно, не проштудирует теории вероятностей - этого "самого величественного из созданий
205
ума"» . По нему, «лишь Церкви принадлежит удостоверение подлинности или неподлинности тех или иных памятников, но ни в коем случае — не науке. И потому лишь вера в Церковь или неверие в нее, а вместе с нею — и в ее творчество,
— лишь они дают решающий поворот нашим историческим убеждениям и тем определяют весь уклад научной мысли...
Верующему беспокоиться о том, написана ли Книга Бытия Моисеем, столь же мало подходит, как помещику начать беспокоиться, прадедом или прапрадедом приобретено поместье, полученное им в наследство. Чем более ценность этого поместья, тем менее у него будет охоты уступать свое право, и потому тем менее убедительными будут для него аргументы противника. Если же эта ценность бесконечно велика, то даже тень надежды, даже ничтожнейшей вероятности выигрыша дела достаточно для него, чтобы не внимать аргументам, кажущимся его противнику весьма сильными. А кто может доказать, что нет надежды ни малейшей! Вера необходимо связана с риском и со стойкостью. Но такова даже наука, даже естественная наука...
В итоге, приемы исторической критики, порою кажущиеся наивному уму чем-то неумолимо логичным, на деле так же основаны на вере, как и убеждения верующего сердца. В сущности, не приемы различны — они одинаковы, ибо одинаково устроение ума человеческого, — а различны веры, лежащие в основе тех и других. У одного — вера в неверие, вера в сей преходящий и растленный мир, у другого - вера в веру, вера в иной, вечный и духовный мир.
-154-