в безмолвии бросали всякий уже подвиг, а если продолжали его, то это было их личное дело, существенно с делом безмолвия не связанное. И если -127-
бы подвиги нужны были в затворе, то зачем и затворяться: лучше для нас места, как среди братии, и не найти.
Тогда бы, как хорошо говорит св. Исаак Сирин, «некоторые из отцов не оставили бы сопребывания и общения с людьми, а другие не стали бы жить в гробах, и иные не избрали бы себе затвора в уединенном доме, где, всего более расслабив тело и оставив его в несостоянии исполнять наложенные ими на себя правила, при всевозможной немощи и телесном истомлении, с удовольствием целую свою жизнь переносили еще тяжкие постигшие их болезни, от которых не могли стоять на своих ногах, или произнести обычную молитву, или славословить своими устами, но даже не совершали псалма или иного чего, совершаемого телом; и вместо всех правил достаточно для них было одной телесной немощи и безмолвия. Так вели они себя все дни жизни своей. И при всей этой мнимой праздности, никто из них не пожелал оставить своей кельи и, по причине неисполнения ими своих правил, идти куда-нибудь вон или в церквах возвеселить себя гласами и службами других»46
.«Когда же насладятся они ненасытно, вкусив всех благ безмолвия... тогда не довольствуются уже они теми подвигами, которые подъяли прежде, но, по отдохновении от них в таком утешении и услаждении, подаемом в безмолвии, выходят опять на подвиги в исполнении заповедей Христовых и в добродетелях, телесно являемых, не с тою целью, чтобы сделать добро для самих себя, не спасения ради своего, — хотя это, конечно, будет во спасение, — но с тою целью входят они опять в такие подвиги и начинают подвизаться в них, чтобы делать угодное Богу, Коего любят и Коим любимы (действовать по воле Его, бывая в руках Его благопокорливым орудием). Они уже более не борются с диаволом, как боролись прежде, — терпели от него удары и сами наносили их, — но враги, как только увидят их, приходят в страх и убегают. Еще и тех, которые бывают изранены врагами, они тотчас берут на свое попечение, помазывают елеем раны их, обвязывают и вылечивают; вылечив же, научают, как надобно вести брань с этими врагами, какими орудиями и машинами».
Таково слово св. Симеона Нового Богослова47
о порядке духовной жизни человека, подвизающегося как должно. Это все равно что получить у нас высшее образование: нужно пройти начальную школу (период новоначалия), среднюю (средняя степень духовного развития) и университет (затвор)48.-128-
§ 4. Самоукорение. Плач.
Каждое доброе дело ведет ко спасению, но самоукорение и плач о грехах своих, можно сказать, одни, без всяких иных добродетелей, сильны освободить человека от будущего наказания и ввести непорочным (даже разбойника) в Царство Небесное1
. Только они одни дают покой человеку в мире, а без них он, «если бы... сделал себе новое небо и новую землю, и тогда бы не мог быть без забот», как выразился однажды Пимен Великий, величайший делатель плача . Ибо почемулюди волнуются, мечутся, негодуют, гневаются, ненавидят, ропщут? — Потому что не укоряют себя и забывают о своих грехах и о том, что они достойны за них понести большие наказания, чем те, которые они терпят. А «если человек
Вот почему святые отцы и сами шли путем самоукорения (а им ведь укорять-то себя, кажется, не за что было), и настаивали, чтобы это делание спасающиеся клали во главу угла своего спасения.
«Поистине, — говорит авва Дорофей6
, — если человек совершит и тьмы добродетелей, но не будет держаться сего пути [т. е. самоукорения], то он никогда не перестанет оскорбляться и оскорблять других, теряя чрез то все труды свои».Равноангельный же наставник и отец иночествующих св. Антоний Великий изрек:
«Делание монаха,
Без этих добродетелей
Камнем преткновения для стяжания этих добродетелей обычно бывает любое самооправдание. Человек никак не может признать себя виноватым. Иногда уже дело так ясно, что он сам виноват в чем-нибудь, — ан нет, сейчас же он по-129-
старается вывернуться, подобно ужу или вьюну, и наговорить тысячу всяких вздорных слов (конечно, с обвинением других), лишь бы только не сделать одного поклона и не сказать: «Прости меня, я согрешил... Я ошибся».