Я быстро пробегаю взглядом по помещению: оно просторное, но почти всё утопает в сумраке, в котором едва различима ещё одна дверь, ведущая в другой коридор. В этой комнате все свечи потушены и единственное освещение – скудный свет от зимнего неба. К счастью, сегодня оно всё затянуто светлыми облаками, полными снега. Этого свечения достаточно, чтобы мы могли видеть друг друга. А также его хватает для того, чтобы Северин заметил, что на мне надета вовсе не моя рубашка. Он задумчиво хмурится и возвращает внимание к клавишам, продолжая наигрывать уже новую мелодию.
– Как я понимаю, Александр тоже вернулся? – ненавязчиво начинает молодой король.
– Да, он у себя.
– Обычно старшие братья защищают младших, но у нас в семье всё наоборот, поэтому в его защиту сразу скажу, что он дурак.
Он наигрывает глупую и весёлую мелодию под стать своим словам, одаривая меня понимающей улыбкой. Мне становится чуть легче, тиски, сжимающие сердце, ослабляют хватку, а плечи расслабленно опускаются.
– Но если он сделал что-то, что тебе не понравилось, тебе стоит мне сказать. Я с ним разберусь, – Северин становится серьёзнее, и меня умиляет, как его мелодия перетекает во что-то более задумчивое, словно живёт и меняется вместе с его словами. – Я не столь добр, как кажется, а ты теперь часть нашей семьи.
Я молчу, но улыбаюсь теплу от его слов, что разливается в груди, продолжаю с интересом наблюдать за его пальцами.
– Или… – мелодия выдерживает длинную паузу, а потом, только с его новыми словами вновь течёт, удивлённая, – …ошибка в том, что он как раз не сделал того, что надо?
– Ты точно не старший брат?
Северин смеётся, мелодия сбивается на мгновение, а потом вновь начинает звучать, отражаясь от потолка.
– Иногда я его совсем не понимаю, – громко выдыхаю я.
– Лишь иногда?
Вновь улыбаясь, я пихаю собеседника локтем под рёбра, но его мелодия из весёлой медленно меняется на спокойную, тихую, едва различимую.
– Тебе нравится музыка, Агата? – интересуется Северин, замечая с какой жадностью я слежу за его пальцами.
– Да, хотя музыки в моей жизни было мало.
– Анна потрясающе поёт! Она сказала, что у всех Мар красивые голоса, но я глаз оторвать от неё не мог, когда услышал впервые, – делится молодой король. Я невольно улыбаюсь, чувствуя его любовь к моей сестре. – А на моё восхищение она только и ответила, что её голос не был лучшим среди вас. Неужели такое возможно?
– Возможно, – соглашаюсь я, моя улыбка расплывается ещё шире. – Лучшей в пении была наша сестра Лада. По характеру она была спокойной и молчаливой, но стоило ей начать петь, как равных её таланту не было. Анна шла следующей по красоте голоса. Сестра… её всегда тянуло к искусству.
– А тебя? – неожиданно спрашивает Северин, не переставая наигрывать тихую мелодию.
– У меня особо не было времени задуматься, – признаюсь я. – Я думала о том, как стать сильнее, чтобы защитить её. Но как видишь, я не справилась.
– То ли это странная причуда старших братьев и сестёр, то ли вы с Александром настолько похожи, – по-доброму ухмыляется собеседник. – Он тоже из головы не может выкинуть привычку быть за всех в ответе, но невозможно контролировать всё. А вы двое никак не хотите это признать.
Я поднимаю вопросительный взгляд на Северина, он смотрит на меня сквозь растрёпанную чёлку, разглядывает, раздумывая над чем-то, хотя его пальцы продолжают безостановочно двигаться по чёрно-белым клавишам. Наконец Северин приходит к какому-то решению, он переводит взгляд на свои руки, едва заметно хмурится и продолжает свою мысль:
– Александр… он ведь старший сын, и именно его до десяти лет растили и воспитывали как будущего короля, и ему эта роль подходила куда лучше, чем мне.
Северин громко хмыкает, замечая сомнение на моём лице.
– Он рос, глядя на отца, который мечтал вернуть доброе имя нашей семье, доказать, что Ариан никого не убивал. Но наш отец, Алексей, знал, что его жизни не хватит на это дело, и с самого рождения Александра возлагал на него большие надежды. Неосознанно, уже тогда вешал бремя ответственности на своего старшего сына, каждый день напоминая, что он завершит его дело и станет тем, чьё имя сератианцы будут повторять с любовью, говоря, что он вернул им честь и возможность гордиться своими правителями. И Александр ограничивал себя в простых детских забавах, предвкушая эту судьбу.
Моя собственная улыбка киснет от привкуса сожаления в голосе короля.