– Он был идеальным учеником: прилежным, умным, послушным. Делал всё ради этой цели и радости отца. А потом в десять лет пришёл Морок, чтобы его забрать. И все его стремления, цели, планы… остались теми же, – палец Северина застывает на клавише, заставляя последнюю высокую ноту вибрировать в воздухе. – Он даже получил больше сил для их реализации. Но за мгновение… из спасителя-короля он стал тенью-палачом. Многие до сих пор уверены, что Мороки в действительности чудовища. А наш народ об Александре будет помнить лишь то, что он умер в десять лет. Ему не нужна была слава изначально, но с детства он впитывал сказки отца о его предназначении. Однако мы поняли, что у так называемой судьбы другие планы.
Молодой человек начинает новую мелодию, а я хоть и слежу за его пальцами, но почти ничего не вижу, вспоминая, как каждый встречный твердил мне об особенностях моей судьбы. О том, что я одна из избранных.
Избранных, что стали пешкой в политических играх. Разменной монетой, когда это стало удобным. Не помню, чтобы моя особенная судьба дала мне что-то большее, чем кровь, смерть и ограничения. И я понимаю разочарование Александра, вскормленного схожими байками. И всё же он всеми силами пытается сделать то, чего хотел его отец, но теперь старается не влезать в это эмоционально. Всегда помнит, что у него другое место и есть грань, которую он не смеет переступать. Теперь он всё равно в стороне, и не по своей воле.
– За те восемь лет, что его обучали как Морока, я видел Александра лишь дважды. А когда он вернулся, я едва узнал своего старшего брата, что когда-то с надеждой смотрел в будущее. Однозначно, вернулся он сильным, действительно взрослым мужчиной, но в нём появился холодный расчёт во всём. Я предлагал ему занять трон.
Поднимаю взгляд на Северина, чтобы встретиться с тёмно-зелёными глазами, что в полумраке кажутся ещё темнее.
– Я бы действительно отдал ему его, если б он захотел, но Александр отказался.
Около минуты мы молчим, наслаждаясь звуками спокойной мелодии, я жду продолжения, чувствуя, что Северин сказал не всё, что хотел. И тот продолжает:
– Вначале я тоже переживал, что как только Анна перестанет быть нам нужна, он, не моргнув глазом, отправит её в могилу. И у него был шанс. Я бы даже сказал, каждый день был этим шансом, потому что она рассказала нам всю историю достаточно быстро… однако он всё тянул. А я каждый день был этому рад, замечая, что брат, которого я знал, всё ещё там. И если на него так повлияла Анна… я надеюсь, что ты поможешь Александру принять, наконец, все его стороны. Поэтому я рад, что ты больше не желаешь меня убить.
Северин поворачивается ко мне со своей мягкой улыбкой. Я благодарно киваю, чувствуя остатки стыда из-за того, что желала его смерти.
– Я рада этому даже больше, но…
– Что «но»? – слегка наклоняет голову Северин.
– Почему ни ты, ни Александр не ненавидите меня?
Молодой король перестаёт играть. С последней нотой тишина звенит каким-то особенным тоном. Я задерживаю дыхание, ожидая его ответа, а Северин заглядывает мне в глаза. Хмурится, почти как Александр.
– За что мы должны тебя ненавидеть, Агата?
– За то, что я оболгала всю вашу семью, – я напрямую признаю свою вину.
– А наша семья убила твоих сестёр, – в тон мне отвечает он. – Мы все запятнаны, Агата. Мы все виноваты. Если бы ты не пришла к моему дому с оружием – всё было бы по-другому. Если бы наши предки отдали правильный приказ взять Мар живыми – всё было бы по-другому. Но всё случилось так, как случилось. Теперь нам предстоит исправить ошибки, и я предпочитаю думать, что пока мы неплохо справляемся.
Я согласно киваю и копирую его непринуждённую улыбку, когда та вновь расцветает на его лице.
– Иди, отдохни, Агата. Что бы там Александр ни сотворил, утром будет легче.
Он сжимает моё плечо, пытаясь поддержать, а когда я поднимаюсь, Северин вновь возвращается к роялю, добавляя:
– А если нет, то взгляд на его муки совести при свете дня точно улучшит твоё настроение. Уж поверь, я знаю, – есть в его улыбке временами какое-то мрачное наслаждение, и я киваю, благодарная за эту поддержку.
Я выхожу в коридор, направляясь к себе в комнату, но стоит мне остаться в одиночестве, как смущение и тяжесть в груди возвращаются. Мне было так спокойно, а теперь я вновь морщусь от воспоминаний о своём глупом поведении, не зная, как сама буду с утра смотреть Александру в глаза.
Шумно втягиваю носом воздух и замираю от странного запаха. Он что-то мне напоминает, но я так устала за этот вечер, что никак не могу понять. Однако этот запах оставляет привкус пепла на языке и ускоряет сердцебиение. Я замираю, не в силах сделать и шага. Чувствую, как накатывает