Особенности национального пиара

Его поведение было образцовым для каждого батюшки-царя. Все знали, что царь чрезвычайно религиозен. В церкви Алексей Михайлович порой выстаивал по пять-шесть часов, клал по тысяче земных поклонов, а то и по полторы тысячи. Обычно же у царя на обедню уходило около двух часов. Эта религиозная физкультура производила необычайно сильное впечатление на всю Святую Русь. Вот он, народный заступник перед Богом!

После нее в будни он занимался делами. Сохранились собственноручные записи царя — то, как он готовился к заседанию Боярской думы. Вопросы повестки дня разбиты на три группы. Те, по которым у царя нет своего мнения, и он оставляет их боярам. Те, которые он уже обдумал, но пока требуют обсуждения. И те, по которым он принял решение, и которые теперь надо только утвердить. Вообще, сильной стороной его правления было постоянное делегирование полномочий — у Алексея Михайловича всегда были приближенные, которым он мог доверить тот или иной участок работы.

По полудни дела оканчивались, начинался царский обед. Подавалось до семидесяти блюд. Царь часто отсылал их — с царского стола — тем, кому хотел сделать приятное. Но в чревоугодии его было трудно обвинить: Алексей Михайлович держал все посты и питался буквально по-монашески.

«После обеда царь, как всякий русский человек того времени, должен был спать до вечерни: этот сон входил как бы в чин благочестивой, честной жизни. После сна царь шел к вечерне, а после вечерни проводил время в своем семейном или дружеском кругу, забавлялся игрою в шахматы или слушал кого-нибудь из дряхлых, бывалых стариков, которых нарочно держали при дворце для царского утешения. Тот рассказывал царю о далеком Востоке, о Кизильбашской земле; другой — о бедствиях, какие испытывать довелось ему от неверных в плену; третий, свидетель давно минувших смут, описывал литовское разорение...», — повествует Костомаров. Это было для царя чем-то вроде телевизора.

Под конец своего царствования Алексей Михайлович имел свой дворцовый театр и по вечерам любовался «комедийными действами» с музыкой и танцами.

Вот это было ново. Он первый начал ослаблять строгость этикета, заведенного при московском дворе. Ездил к придворным в гости, входил в их домашние дела, приглашал их к себе на вечерние пирушки, где поил допьяна вельмож и духовника, причем некий немчин «в трубы трубил и в органы играл».

Тут что-то знакомое, правда? Ну, конечно, пир Петра Великого! Ведь Петр I был сыном Алексея Михайловича.

Новизны

Таким образом, Алексей Михайлович прочно держался православной старины и при том совершенно не чурался иноземных новшеств. Среди его собственных детских игрушек были конь немецкой работы и детские латы, сделанные для царевича немецким мастером. В отрочестве его одевали в немецкое платье. Своим детям он дал в учителя западнорусского ученого монаха, который учил царевичей латинскому и польскому языкам. Царь ездил в немецкой карете, брал с собой жену на охоту, водил ее и детей на иноземную «комедийную» потеху.

Все это было ново, и все это были признаки обновления — грядущего и неизбежного. Но западная новизна хлынет на Русь при Петре, а в эпоху Алексея Михайловича все это выглядело лишь как доказательство гибкости русского мира и ничуть не портило избранного им имиджа.

Царь едет в немецкой карете? Батюшке-царю охота почудить.

30 лет из 47

Алексей Михайлович вел себя так, будто не был всего лишь вторым представителем новой династии. Этот русский монарх тоже мог про себя сказать, как один французский король: «Государство — это я». Он настолько естественно ощущал себя на троне московских государей, что ни у кого и мысли не могло родиться о том, что в принципе могло быть как-то иначе. И что бы ни творилось в стране, народ знал: в Москве есть царь.

Алексей Михайлович был важнейшим стабилизатором русской жизни XVII столетия. Он оставался ориентиром, который не позволял стране ни при каких обстоятельствах свалиться в пучину новой кровавой смуты. Его автопиар служил всему народу. Его имидж спасало государство.

Тишайший... Это был трейд-марк. «Лучше слезами, усердием и смирением перед Богом промысел чинить, чем силой и славой», — писал он одному из своих воевод. Но своих целей русский самодержец добивался жестко, не оставляя шансов.

Вот, скажем, воссоединение Украины с Россией... В разное время и в разных местах это воссоединение восхвалялось, проклиналось, героизировалось и демонизировалось — в любом случае всегда оценивалось эмоционально. Тогда, в XVII столетии, оно было произведено Москвой как будто через силу. Вроде как и не очень хотелось, и боязно было. Алексей Михайлович взял причитающееся России, ее историческую часть, из своей царской милости. Мог и не брать.

«Подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..» О ком эти предсмертные духоподъемные слова Тараса Бульбы, прославленные в фильме Владимира Бортко?