Особенности национального пиара

О чем они там с царем при первой встрече разговаривали, неизвестно. Но известно, что молодому государю до такой степени понравился кожеозерский игумен, что он тотчас же велел ему остаться в Москве. По царскому желанию патриарх посвятил Никона в сан архимандрита Новоспасского монастыря. Это было особое назначение. В этом монастыре была родовая усыпальница Романовых, Алексей Михайлович частенько наезжал в Новоспасский помолиться за упокой души своих беспокойных предков. Встречи с архимандритом стали регулярными. Придворные отмечали: чем чаще беседовал царь с Никоном, тем более проникался к нему расположением.

В общем, скоро царю стало не хватать общения с архимандритом во время наездов в монастырь, и он приказал Никону приезжать к себе во дворец каждую пятницу. Тогда же он стал называть его «собинным», то есть особым другом.

У крестьянского сына, сельского попа и беломорского монаха образовался уникальный ресурс. Как им воспользоваться? Инстинкт пока не отказывал ему, и Никон, пользуясь расположением государя, стал просить его не за себя, а за утесненных и обиженных (!). Проявилась ли в этом особая хитрость Никона, неизвестно.

Но ход получился прекрасный, имидж создавался как раз такой, какой надо.

Бескорыстный заступник обиженных?! Вот это было царю по нраву! Алексей Михайлович тут же дал Никону статус «омбудсмена» (естественно, в те времена никто на Руси не слышал такого слова) и поручил принимать «сторонние» прошения. Уполномоченный царя по правам человека брал просьбы от всех тех, кто искал царского милосердия и управы на неправых судей. Изучив и сделав свое заключение, Никон передавал бумаги в царские руки. Конечно же, тут его стали беспрестанно осаждать просители — не только в монастыре, но и на улицах Москвы, на пути к царю.

Омбудсмен действовал, справедливость торжествовала, самодержец ликовал. Никон приобрел славу народного защитника и всеобщую любовь в Москве. Чем больше он нравился царю, тем больше нравился народу. Он уже был большим человеком, но никто ему тогда не пенял, что, мол, из грязи в князи...

Справедливости ради: для Руси были обычным делом самые невероятные карьеры людей из толщи народа. Добрая треть Боярской думы состояла из людей незнатных, несановитых. На Новоспасском архимандрите сходились чаяния народа и ожидания царя. Никону еще предстояло возвышаться, но его звездный час пробил именно тогда, в Москве конца 40-х годов XVII века.

В 1648 году иерусалимский патриарх, по царскому желанию, рукоположил архимандрита в сан новгородского митрополита — второй по значению в иерархии русской церкви. Так поп Никон стал по своему статусу как бы митрополитом Кириллом 2008 года.

Но оговоримся — в глубоко религиозной Руси XVII века не было и тени того фарисейства, что мы наблюдаем с вами дважды в год, на Рождество и Пасху, по всем центральным ТВ-каналам. «Подсвечники» — так, кажется, окрестили появляющихся на телеэкране со (или под-) свечками политиков. Отношения церкви, власти и народа были глубоко иными. И соответственно, влияние и ответственность «второго человека в РПЦ» были несопоставимы с сегодняшними.

Рябушкин А. П. (1861-1904). Московская улица XVII века в праздничный день

Венец в видении и въяве

На новой должности Никон делал все то же. Имидж его укреплялся.

Но средневековая защита прав человека, пусть даже и делегированная самодержцем, имела оборотную сторону. Никон неизбежно наживал врагов. Он посещал тюрьмы, расспрашивал обвиненных, принимал жалобы, доносил царю, вмешивался в управление, давал советы. В Москве, под стенами Кремля, ему никто не мог возразить. Но в регионах как и сегодня, у местных элит были свои представления о прекрасном. Напрямую возразить Никону не смели, но злобу копили...

А царь слушал его всегда. В своих письмах этот добрейшей души человек именовал его «великим солнцем сияющим», «избранным крепкостоятельным пастырем», «наставником душ и телес», «милостивым, кротким, милосердым», «возлюбленником своим и содружебником». Впрочем, неумеренные похвалы расточались не только от широты царской души, но и в соответствии с письменным этикетом того времени. Иронии тут, как в случае с «ненадобным шпынем», не было.

Со временем помимо тайных врагов в Новгороде появились у Никона и явные завистники в Москве.

В 1650 году в Новгороде вспыхнул бунт. Никон не стал долго размышлять, а попросту сразу наложил на всех проклятие. Наложенное на всех бунтовщиков без разбора, оно лишь ожесточило и сплотило новгородцев. Никон в письме к государю рассказывает, что когда вышел увещевать мятежников, его ударили в грудь, били кулаками и каменьями: «И ныне, лежу в конце живота, харкаю кровью и живот весь распух; чаю скорой смерти, маслом соборовался»[142].

В том же письме как бы между прочим Никон сообщает, что перед этим ему было видение: увидел он в воздухе царский золотой венец над своей собственной головой. Намек более чем бестактный, не правда ли?