Особое мясо

Он поднимает голову и открывает глаза. Потом снова закрывает их. Он никогда не запоминал сны, по крайней мере так подробно и полно. Он сцепляет пальцы на затылке. Это ведь просто сон, думает он, но понимает, что все не так просто. Ощущение неуверенности пронзает его. Затем накатывает страх, древний непреодолимый ужас.

Посмотрев в сторону, он обнаруживает угли, оставшиеся от сгоревшей кроватки. Взгляд в другую сторону — и он вскакивает, как ужаленный (впрочем, у него кружится голова, и он поскорее вновь садится на траву). Оказывается, рядом с ним спит та самая самка. Что? Почему? Что я сделал? Почему она не в сарае и не на поводке? Почему она не сбежала? Почему она спит здесь, рядом со мной?

Спит она как обычно — свернувшись калачиком, и во сне кажется спокойной. Ее белая кожа блестит на солнце. Он поднимает руку, чтобы потрогать ее, ему хочется прикоснуться к ней, но самка едва заметно вздрагивает, словно ей что-то снится. Он отдергивает руку. Он смотрит на ее лицо, на лоб с выжженным клеймом. Клеймо — символ того, что она — собственность. Собственность, имеющая определенную ценность.

Ее прямые гладкие волосы пока не обрезаны и не проданы. Они длинные и грязные.

Но есть какая-то чистота в этом существе, лишенном способности говорить, думает он, осторожно обводя пальцем контур ее плеча, руки, бедра, ноги и стопы. Он не прикасается к ней. Его палец скользит в воздухе в сантиметре от ее кожи, в сантиметре над буквами ПЧП, разбросанными по всему ее телу. Она красива, отмечает он, вот только эта красота бесполезна. Красивая или нет — вкуснее она от этого не станет. Он не удивляется этой мысли и даже не задерживается на ней. Что-то подобное всегда приходит ему в голову, когда на работе ему на глаза попадается экземпляр, чем-то привлекающий к себе внимание. Какая-нибудь самка, чем-то выделяющаяся среди поголовья, проходящего перед его глазами изо дня в день.

Он ложится рядом, почти вплотную, но так, чтобы не прикоснуться к ней. На таком расстоянии чувствуется тепло ее тела, ощущается ее спокойное, неспешное дыхание. Он придвигается еще чуть ближе и пытается дышать в одном ритме с нею. Медленнее, еще медленнее. Он чувствует исходящий от нее запах — сильный, потому что она грязная, но почему-то приятный. Чем-то похожий на дурманящий запах жасмина — дикий, острый, исполненный первобытной радости. Его дыхание ускоряется. Что-то возбуждает его, заставляет волноваться. Эта близость, эта возможность.

Он рывком вскакивает на ноги. Самка тоже просыпается и растерянно смотрит на него. Он берет ее за руку и, не прикладывая излишней силы, чтобы не сделать ей больно, однако четко и уверенно ведет ее в сарай. Заперев дверь, он уходит в дом. Наскоро приняв душ, он чистит зубы, переодевается, проглатывает две таблетки аспирина и садится в машину.

Сегодня нерабочий день, но он зачем-то едет в город. Едет, ни о чем не думая, нигде не останавливаясь.

Он подъезжает к мясной лавке Спанель. Еще рано, и магазин закрыт. Но он знает, что она ночует прямо в своем магазине. На звонок к двери подходит Пес. Едва дверь открывается, как Маркос, не здороваясь, отталкивает его и стремительно проходит в глубь помещения. Вот нужная дверь. Маркос заходит и закрывает ее за собой на засов.

Спанель спокойно стоит у деревянного стола. Ощущение такое, что она его ждала. На ее лице ни капли удивления. Она держит нож, которым разделывает висящую на крюке руку. Конечность кажется очень свежей — как будто ее оторвали от кого-то буквально несколько минут назад. Эта рука — не с комбината: кровь не спущена, не снята кожа. Стол в крови, пол тоже. Красные капли медленно стекают с края столешницы. Внизу образовалась лужица, и звук капель, падающих на пол, — это единственное, что слышится в помещении.