Особое мясо

— Ты, часом, не подался в эти… Как их там — ве-га-но-иды?

— Нет-нет, просто возникли кое-какие проблемы со здоровьем, вот врач и посоветовал. Это на время, дальше все будет как обычно.

— Маркос, а что случилось? Что у тебя? Не пугай меня!

— Ничего серьезного. Уровень холестерина немного повысился. Это не страшно, пройдет.

— Так я и думала! Впрочем, можно было предположить. Ладно, ты все равно заезжай. Я очень соскучилась.

Само собой, дело не в здоровье. После смерти сына он перестал есть мясо. Думал — на время, но почему-то так все и осталось.

Перспектива встречи с сестрой не радует его. Формальности по поддержанию родственных связей он выполняет только тогда, когда от этого совсем не отвертеться. Он вынужден признаться себе в том, что не знает, кто его сестра. Кто она на самом деле.

Он не торопясь едет по городу. Люди на улицах, конечно, есть, но в целом город оставляет ощущение заброшенного, покинутого жителями. Причин тому несколько. Разумеется, в первую очередь на облике городов сказалось сокращение населения. Во-вторых, с тех пор, как не стало животных, над жилыми кварталами повисла зловещая непроницаемая тишина. Вроде бы все уже привыкли, никто не обращает на нее внимания, но она висит над городом — неизменная, глухая и в то же время оглушительная. Эта беззвучная пронзительность отпечаталась в лицах людей, в их жестах, в том, как они смотрят друг на друга. Ощущение такое, что все живут, словно под арестом, в ожидании, когда этот кошмар кончится.

Вот и дом сестры. Он выходит из машины и звонит в дверь. Для этого ему приходится сделать над собой усилие.

— Маркитос, привет!

Слова сестры шелестят, как бумаги в ящике письменного стола. Она чуть снисходительно обнимает его и говорит:

— Давай зонтик.

— Я без зонта.

— Ты что, с ума сошел? Как это — без зонта?

— А вот так. Не ношу я его, и все. Послушай, я живу за городом. Там полно птиц, и никакой опасности они не представляют. Мариса, пойми: только городские продолжают всего бояться. Это уже просто паранойя.

— Давай заходи! И побыстрее! Потом поговорим.

Сестра заталкивает его в дом, а сама при этом опасливо озирается. Ей не по душе, что соседи могут увидеть, что ее брат пришел без зонтика.

Он знает наперед, что ему предстоит исполнить давно заведенный ритуал: разговор пойдет о пустяках, а между делом Мариса будет напоминать о том, что у нее нет возможности заниматься отцом; он при этом будет говорить, чтобы она не беспокоилась, и при этом рассматривать двух чужих для него детей, которые приходятся ему племянниками. Этот ритуал позволит сестре заглушить в себе чувство вины примерно на полгода, после чего будет исполнен заново.

Они проходят на кухню.

— Ладно, Маркитос, рассказывай. Как живешь?

Он терпеть не может, что сестра называет его

Маркитосом. Эту уменьшительно-ласкательную форму его имени она использует, чтобы выразить положенную братьям и сестрам долю нежности, которой на самом деле она к нему не питает.

— Хорошо.

— Полегчало?

Она смотрит на него со смесью сочувствия и снисходительности. Впрочем, только так она и смотрит на него с тех пор, как умер его сын.

Он молчит и достает сигареты.

— Ты извини, но здесь… Понимаешь, весь дом провоняет дымом.

Ее слова громоздятся одно на другое, впихиваются друг в друга — как папки с файлами, которые помещены в другие папки, лежащие, в свою очередь, также в папках. Едва закурив, он гасит сигарету.

Ему хочется поскорее уйти.

— Обед уже готов. Я жду звонка от Эстебана. Если он сможет вырваться, то мы его подождем.

Эстебан — ее муж. Сутулый, с вечно недовольным лицом, на которое старательно натянута вежливая полуулыбка. Маркос считает его человеком запутавшимся — в обстоятельствах, в браке с женщиной, которую можно назвать живым памятником недалекости и простодушию, в самом жизненном выборе — выборе, в котором он теперь горько раскаивается.

— Как жаль! Эстебан только что звонил: сказал, у него много работы, так что к обеду его можно не ждать.

— Понятно.

— Ребята скоро из школы придут.

Ребята — это его племянники. Он считает, что материнство никогда по-настоящему не интересовало его сестру, что детей она завела только потому, что дети — это один из проектов, формирующих естественный ход жизни, как торжественное отмечание совершеннолетия, вступление в брак, как ремонт в квартире и как поедание мяса.

Он молчит. Встречаться с племянниками ему не интересно. Сестра подает ему лимонад с ментолом. Стакан она ставит на блюдце. Он делает пару глотков и отставляет стакан в сторону. Вкус у лимонада слишком уж неестественный.

— Ну, как ты, Маркитос? Только честно.

Она прикасается к его руке и наклоняет голову, чтобы скрыть испытываемую к нему жалость. Вот только не может скрыть того, что на самом деле ничего она не испытывает, и он об этом прекрасно знает. Он смотрит на пальцы сестры, лежащие на его руке, и думает о том, как совсем недавно этой рукой он сжимал волосы на затылке сеньоры Спанель.

— Хорошо.

— Как же так получилось, что ты ходишь без зонтика?

Он чуть заметно вздыхает: похоже, на этот раз ему предстоит все тот же разговор. И так уже многие годы!