Особое мясо

Сестра возвращается в столовую. Она смотрит на него пристыженно и одновременно — с вызовом.

— Прости. Но что я могу сделать! В эту игру сейчас играют все их приятели, и они никак не могут смириться с тем, что я запрещаю в доме такие глупости.

Выпив воды, она продолжает говорить, не в силах осознать, что никаких объяснений он у нее не просит, что ему вообще не интересно, насколько успешно идет процесс воспитания ее детей.

— Это все интернет, все социальные сети. Нахватаются всяких глупостей в своих группах, а потом дома чушь несут. И ничего с этим не поделаешь. Ты в соцсетях не зарегистрирован, в интернете часами не сидишь, так что тебе этого не понять. А они просто шутят так.

Она вдруг замечает, что нож по-прежнему торчит из стола. Она вытаскивает его и кладет рядом с тарелкой, как будто бы ничего не случилось, как будто ее реакция на детские шутки не оказалась излишне эмоциональной.

Он понимает, что если сейчас сделать вид, что он обиделся, встать и, воспользовавшись ситуацией, уйти, то вскоре всю эту тоску придется терпеть заново: сестра начнет звонить ему и приглашать в гости — чтобы попросить прощения лично. Поэтому он ограничивается язвительным комментарием:

— Думаю, что Эстебансито покажется немного прогорклым — как свинья, которую передержали па откорме. А вот у Мару мясо совсем другим будет — с нотками розового лосося в аромате, чуть резковатое, но очень вкусное.

Близнецы слушают его и не верят своим ушам. Многое из того, что он говорит, им непонятно: еще бы — им ведь не довелось попробовать ни свинины, ни лосося. Но, осознав, что дядя включился в их веселую игру, они от души смеются. Сестра внимательно смотрит на него, но не произносит ни слова. Выпив еще немного воды, она приходит в себя и вновь принимается за еду. Когда она опять начинает говорить, ее слова карабкаются одно на другое, шурша и разворачиваясь в полный рост, словно вынутые из пакетов, куда их уложили на долгое хранение под вакуумом.

— Маркитос, я вот что хотела у тебя спросить. Тут такое дело… В общем, вы же продаете мясной скот частным лицам? Ну, таким, как я?

Он жует то, что было подано как зелень. Что именно ему досталось, понять невозможно — ни по цвету, ни по вкусу. В воздухе висит запах чего-то прокисшего. Пахнет ли это едой, или такой запах всегда стоит в доме — ему непонятно.

— Ты меня слушаешь?

Несколько секунд он молча смотрит на нее. А ведь за все время, что я здесь сижу, думает он, она ни разу не спросила меня про отца.

— Нет. Не продаем.

— А вот секретарша у вас на мясокомбинате не так сказала, когда я туда звонила.

Он решает, что пора заканчивать эти семейные посиделки.

— Кстати, Мариса, у папы все хорошо.

Она отводит взгляд. Ей понятно, что на самом деле означают эти слова брата: с меня хватит, на сегодня общения достаточно.

— Правда? Я так рада.

— Правда. Я тоже рад.

Он считает, что сегодня сестра заслуживает более жесткого обращения. «Сама виновата: не нужно было за моей спиной звонить мне на работу и выспрашивать то, что тебе знать не полагается».

— Хотя у него тут срыв был. Совсем недавно.

Ее вилка повисает над тарелкой на полпути ко

рту. Сыграно неплохо: можно подумать, что сестра и вправду удивлена такими новостями.

— Да что ты говоришь!

— Представь себе. Странности в поведении на этот раз купировали, но проблема в том, что такие случаи происходят с ним все чаще.

— Ну да… это самое… конечно.

Он показывает вилкой на племянников и, чуть повысив голос, говорит:

— Твои дети — его внуки — они хоть раз его навещали?

Сестра смотрит на него с удивлением и едва скрываемым гневом. Как же так? Согласно негласному уговору брату не позволяется так унижать ее. Он всегда соблюдал это правило. Вплоть до сегодняшнего дня.

— Они, между прочим, в школу ходят. А еще им на дом сколько задают! С учетом того, как далеко мы живем, выбраться туда — для нас целая история. Комендантский час, кстати, никто не отменял.

Мару хочет что-то сказать, но мать кладет ей на руку ладонь и продолжает говорить:

— Ты пойми: они ведь в хорошей школе учатся, в одной из лучших. Она государственная, конечно, ведь частные просто безумных денег стоят. Так вот, дети должны соответствовать уровню своей школы. Если не будут успевать, придется платить за обучение, а мы себе этого позволить не можем.

Слова сестры — как опавшие листья, наметенные в какой-то угол и тихо гниющие там.

— Мариса, я все понимаю. В следующий раз, когда поеду к отцу, я передам ему привет от всех. Идет?

Он встает из-за стола, улыбается племянникам, но не удосуживается сказать им что-нибудь на прощание.

Мару смотрит на него, и в ее взгляде читается вызов. Даже не прожевав очередной кусок особой почки, она почти кричит с набитым ртом:

— Мама, я хочу съездить к дедушке!

Эстебан-младший весело смотрит на нее и подхватывает:

— Мама, давай съездим! Ну давай!

Сестра удивленно глядит на детей. Она явно в замешательстве. Видно, что она не сознает всей жестокости этой просьбы, не слышит едва сдерживаемого издевательского смеха.

— Ну да, хорошо. Как-нибудь. Конечно, съездим.

Он знает, что не увидит их еще долго, а кроме