Особое мнение

– Нет, – повторил Кроули, гоня прочь ужасные, невероятные догадки. Так быть просто не могло. Не могло, и все тут. – Мы улетим, – заверил он Мастерсона. – Соберем, что осталось, и начнем заново.

– Так и она к нам снова вернется, – с дрожью в голосе пролепетал Мастерсон. – Вот увидишь, вернется, зная, что здесь ее ждут… покупатели!

– Нет, – твердо ответил Кроули. Сам он в это не верил, настрого запретил себе верить. – Мы улетим. Улетим во что бы то ни стало!

По образу и подобию Янси

Страдальчески застонав, Леон Сиплинг отпихнул прочь стопу рабочих заметок. Один только он – единственный из тысяч сотрудников – все еще не выдал ничего связного! Возможно, единственный из янсменов на всей Каллисто валял дурака! Подстегнутый страхом пополам с зачатками стремительно набиравшего силу отчаяния, он вскинул голову и взмахом руки включил аудиосвязь с Бабсоном, руководителем всей канцелярии.

– Слышь, Баб, – хрипло заговорил Сиплинг, – я, кажется, застрял намертво. Будь добр, прокрути весь сюжет, с начала и до моего места? Может, удастся встроиться в общий ритм… ритм пульса других творческих умов, – с блеклой улыбкой пояснил он.

На секунду задумавшись, Бабсон потянулся к импульсному синапсу. На мясистом лице начальника не отражалось ни капли сочувствия.

– То есть ты, Сип, процесс тормозишь? Сюжет должен быть интегрирован в сегодняшнюю программу к шести вечера! И пущен по всем видеоканалам согласно графику, в тот час, когда зритель сидит за ужином.

Тем временем на стенном экране уже замерцали первые кадры визуальной части сюжета, и Сиплинг, от души радуясь поводу избавиться от ледяного взгляда Бабсона, целиком сосредоточился на изображении.

В кадре, как обычно, возник трехмерный образ Джона Эдварда Янси – по пояс, ракурс три четверти, рукава линялой рабочей рубахи закатаны до локтя, смуглые предплечья густо поросли волосом. Пожилой, лет под шестьдесят, с темным от загара лицом и слегка покрасневшей шеей, Янси сердечно улыбался зрителю, щуря глаза, так как взирал прямо на солнце. За его спиной виднелась обычная декорация: знакомый всем двор, гараж, цветник, зеленый газон, задняя стена опрятного особнячка из белого пластика. Бросив взгляд в сторону Сиплинга, Янси заулыбался шире прежнего – ни дать ни взять сосед, косящий газон среди погожего летнего дня, изрядно вспотевший от жары и работы и остановившийся передохнуть, а заодно отпустить парочку безобидных замечаний насчет погоды, властей планеты и положения дел в собственном квартале.

– Слышь, – негромко, доверительно заговорил Янси из наушников, прислоненных к кипе бумаг на столе Сиплинга, – какая штука с внучонком моим, Ральфом, на днях с утра приключилась! Ральф – он, сам знаешь, постоянно отправляется в школу на полчаса раньше… дескать, нравится ему первым в класс приходить.

– Зубрила то есть. Перед учительницей выставляется, – перевел на общедоступный язык Джо Пайнс, работавший за соседним столом.

– Так вот, идет Ральф и видит, – уверенно, дружелюбно как ни в чем не бывало продолжал Янси с экрана. – Видит: бельчонок по тротуару бежит. И, конечно, остановился на зверька малость полюбоваться.

В этом месте Янси так убедительно поднял брови, что Сиплинг едва не поверил его истории. Казалось, он воочию видит и пресловутого бельчонка, и белобрысого мальчугана, младшего из внучат Янси, всем известного отпрыска самой известной – и безоговорочно всеми любимой – персоны на всей планете.

– Бельчонок тот орехи, понимаешь ли, собирал, – все в той же домашней, простодушной манере пояснил Янси. – А дело-то было только вчера, вот ей-богу – на дворе середина июня! Середина июня, однако бельчонок, вот такой махонький, – уточнил он, показав на пальцах, какой величины, – собирает орехи, тащит в дупло, на зиму.

И тут простодушное веселье пожилого хитрована, любителя травить байки, исчезло с лица Янси бесследно, сменившись совсем другим – серьезным, вдумчивым, многозначительным выражением. Голубые глаза потемнели – цветовики сработали безукоризненно, подбородок сделался жестче, квадратнее, величественнее – с подменой куклы бригада андроидов-бутафоров не оплошала тоже, сам Янси словно бы стал старше, взрослее, мудрее, внушительнее. Одновременно с этим сменился и фон. Обыкновенный задний двор, на миг подернувшись рябью, уступил место несколько иной декорации: теперь Янси твердо стоял посреди пейзажа космического, мирового масштаба – посреди горных пиков, туч, ветров, необъятных древних лесов, а голос его зазвучал медленнее, заметно ниже.

– И я, понимаешь, задумался. Махонький бельчонок, года на свете не прожил… Откуда он знает, что зима-то наступит, а? Откуда знает, что надо трудиться, готовиться к ней? – все громче и громче говорил он. – К зиме, которой он в жизни не видывал?

Сиплинг, оцепенев, приготовился к ожидающему его самого. Близилось его время. Еще немного, и…

– На старт! – осклабившись, завопил Джо Пайнс за соседним столом.

– Все дело в вере, – торжественно, без тени улыбки изрек Янси. – Да, зимы наш бельчонок в жизни не нюхал, но верит, знает: она не за горами.