Методично работать: отвечать на письма, принимать звонки и звонить самому, с трудом узнавая собственный же голос.
Ночью, когда ему надо было бы праздновать вновь обретенную свободу, Тоби лежал, тоскуя по болтовне Изабель и их любовным утехам — все это могло бы заполнить образовавшуюся пустоту. Он слушал, как под окнами проходят беспечные, довольные жизнью прохожие, и мечтал быть одним из них. Он завидовал теням в окнах дома напротив.
А однажды — то ли в первую ночь, то ли уже на вторую, — он проснулся от удивительно мелодичного пения мужского хора. Словно для одного только Тоби голоса выводили “Мы жаждем наш грядущий бой, свет утренний и день иной…”[13]
Тоби, уверенный, что сошел с ума, пробрался к окну и, выглянув на улицу, увидел компанию мужчин в зеленой одежде с фонариками в руках. Точно, сегодня же день святого Патрика! — вспомнил он. Вот они и распевают гимн. В Ислингтоне ведь полно ирландцев. Тоби тут же подумал о Гермионе.
Может, позвонить ей еще раз? Ну уж нет, ни за что.
Что же касается министра, тот вновь куда-то надолго уехал, надо сказать, очень кстати. Впрочем, в последнем Тоби не был уверен. За все это время Квинн лишь один раз подал признаки жизни — днем позвонил Тоби на мобильник. Министр явно нервничал, и его голос, металлическим эхом отдающийся в телефоне, словно его обладатель сидит в клетке, приобрел истерические нотки:
— Это ты?
— Разумеется, господин министр, это я, Белл. Чем могу вам помочь?
— Просто скажи, кто пытался со мной связаться, вот и все. Из серьезных людей, не всякой шелупони.
— Честно говоря, господин министр, никто. У нас тут в последнее время царит тишина. Даже странно.
— Что значит, странно? Почему странно? Объясни! Ничего странного не происходит, ты меня понял?
— Я ничего такого и не имел в виду, господин министр. Просто такое затишье немного удивляет.
— Ну и ладно, продолжай в том же духе.
А что же Джайлз Окли, пропажа которого вызывала у Тоби все растущее отчаяние? Он был совершенно неуловим. Сначала его помощница Виктория утверждала, что он все еще в Дохе. Затем — что Окли на совещании и пробудет там целый день. Отрывать его от совещания никак нельзя. Когда же Тоби поинтересовался, где проходит это совещание — в Дохе или в Лондоне, Виктория сухо ответила, что не имеет права разглашать подобные сведения.
— Виктория, ну вы хотя бы передали ему, что мне нужно поговорить с ним по крайне срочному вопросу?
— Разумеется, передала.
— Ну и что он сказал?
— Что срочность — вовсе не синоним важности, — высокомерно произнесла Виктория, цитируя точные слова своего начальника.
Прошло еще целых двадцать четыре часа, прежде чем она снова позвонила Тоби по внутренней линии.
— Джайлз сейчас в министерстве обороны, — как ни в чем не бывало, мило и дружелюбно произнесла она. — И он был бы рад с вами поговорить — только вот боится, что освободится еще не скоро. Вы не против встретиться с ним в половине седьмого у входа в министерство, чтобы вместе прогуляться по набережной и полюбоваться закатом?
Тоби был очень даже “за”.
— И откуда ты все это взял? — полюбопытствовал Джайлз, когда они вышагивали по набережной. Мимо порхали, держась за ручки, болтливые девицы в юбочках. Повсюду гудели машины, безнадежно запертые в вечерних пробках. Но Тоби ничего этого не слышал — лишь свой собственный чересчур скрипучий голос и ремарки Джайлза, говорившего спокойно и неторопливо. Тоби не раз пытался посмотреть Окли в глаза, но безуспешно. Знаменитый ассиметричный подбородок Окли был решительно вздернут, губы — поджаты.
— Скажем так, из разных источников, — нетерпеливо ответил Тоби. — Да и какая разница? То наткнулся на документы, забытые Квинном на столе, то случайно подслушал, о чем он шепчется по телефону. В конце концов, Джайлз, это ведь именно ты велел сообщить тебе, если я вдруг чего-то такое услышу. Вот я тебе и сообщаю!
— Это когда же я тебе такое велел, мой дорогой?
— Да у тебя дома, после ужина, во время которого мы преимущественно обсуждали жизнь альпака. Помнишь? Ты предложил мне остаться и пропустить по стаканчику кальвадоса, я согласился. Джайлз, что все это вообще значит?
— Странно, — хмыкнул Джайлз. — Совершенно не помню, чтобы у нас с тобой был такой диалог. А если и был, в чем я сомневаюсь, то уж точно подразумевалось, что разговор этот, вдохновленный алкогольными парами, не стоит выносить наружу и уж тем более прилюдно цитировать.
— Джайлз!
Но спорить было бесполезно — перед ним стоял официальный Джайлз Окли, невозмутимый, непоколебимый.
— Ну а уж предположение, что твой министр, который, как я понимаю, просто провел приятные и заслуженные выходные в недавно приобретенном поместье в Котсвольде в компании своих близких друзей, занимается подготовкой и продвижением абсолютно идиотской секретной операции на берегах суверенной британской территории, — предположение абсолютно клеветническое и, по сути, являющееся предательством. Очень советую тебе об этом забыть.
— Джайлз, — не веря своим ушам, изумился Тоби. — Джайлз, что ты такое говоришь!