Особые отношения

Конечно, доверяю. Теоретически трудно найти родителей лучше, чем Рейд и Лидди. Внезапно меня пронзило воспоминание о том, как я сижу на кровати с калькулятором в руках и пытаюсь подсчитать, насколько сильно мы с Зои залезли бы в долги, если бы не только воспользовались ЭКО, но в конечном счете нам пришлось бы оплачивать визиты педиатра, покупать подгузники, еду и детскую одежду. Зои скомкала мои подсчеты. «Если не получается на бумаге, — сказала она тогда, — это абсолютно не означает, что в реальной жизни мы бы не придумали, как свести концы с концами».

— Это же естественно, верно? Немного нервничать, когда должен стать отцом?

— Ты — образец для подражания не потому, что очень умен и знаешь все правильные ответы, — медленно говорю я, думая, почему я всегда смотрел на него снизу вверх. — Ты — образец для подражания, потому что достаточно умен, что продолжаешь задаваться правильными вопросами.

Рейд меряет меня взглядом.

— Знаешь, ты очень изменился. Изменилась твоя манера выражаться, ты принимаешь другие решения. Серьезно, Макс. Ты уже не такой, как был раньше.

Я всю жизнь ждал похвалы брата. Тогда почему у меня такое чувство, что сейчас меня стошнит?

Внезапно звонит телефон. Мы удивились не потому, что отплыли от берега Род-Айленда, а потому что оба знаем, кто звонит.

— Не забудь, что говорил Уэйд, — напоминает мне Рейд, когда я беру сотовый.

Зои начинает орать, не успеваю я еще поднести трубку к уху.

— Мне нельзя с тобой разговаривать, — перебиваю я. — Мой адвокат сказал мне, что…

— Почему? — плачет Зои.

Я точно знаю, что она плачет, потому что тогда ее голос звучит, словно завернутый во фланелевую ткань. Одному Богу известно, сколько раз я слышал по телефону этот голос, когда она звонила, чтобы сообщить о еще одном выкидыше, и пыталась заверить меня, что с ней все в порядке, когда на самом деле это было совершенно не так.

— Почему ты так со мной поступаешь?

Рейд кладет руку мне на плечо — из чувства солидарности, в знак поддержки. Я закрываю глаза.

— Ты тут ни при чем, Зои. Я так поступаю ради наших детей.

Я чувствую, как Рейд протягивает руку к телефону и нажимает кнопку «отбой».

— Ты правильно поступаешь, — успокаивает он.

Если я действительно так изменился, почему мне нужно одобрение Рейда?

У моих ног стоит ведро с крабами, которых мы используем для наживки. Никто не любит этих крабов, они стоят в самом низу пищевой цепочки. Движутся кругами, натыкаются друг на друга. У меня возникает немотивированное желание выбросить их за борт, дать им второй шанс.

— Ты как? — спрашивает Рейд, пристально глядя на меня. — Как себя чувствуешь?

«Пить хочется».

— Хочешь верь, хочешь нет, но я, похоже, подхватил морскую болезнь. Думаю, нужно заканчивать с рыбалкой.

Когда пятнадцать минут спустя мы швартуемся в доке, я говорю брату, что обещал пастору Клайву подрезать кусты у него на участке.

— Прости за неудачную рыбалку, — говорит Рейд. — В следующий раз повезет больше.

— Куда уж хуже…

Я помогаю ему затянуть лодку на прицеп, зачехлить ее и машу на прощание, когда он уезжает домой, к Лидди.

Дело в том, что я не обещал пастору Клайву подрезать кусты. Я сажусь в свой грузовик и еду. Бросаюсь на доску и катаюсь на волнах, чтобы выбить из головы все мысли, но сегодня — проклятие! — мертвый штиль. Через какое-то время мне кажется, что язык во рту распух, увеличившись в размере вдвое, а горло стало настолько узким, что я едва могу сделать вдох.

«Пить».

Один маленький бокальчик не повредит. В конце концов, как сказал Рейд, я стал другим человеком. Я обрел Иисуса, и вместе мы сможем избежать соблазна пропустить еще один. Откровенно говоря, мне кажется, что если бы сейчас Иисус был в моей шкуре, то он бы тоже не отказался от бокальчика чего-нибудь холодненького.

В бар я идти не хочу, потому что и у стен есть уши, и никогда не знаешь, до кого дойдет. Теперь, когда Рейд оплачивает кипу счетов Уэйда Престона («Все для младшего брата», — заявил он), а все остальное улаживает церковь, меньше всего мне хотелось бы, чтобы прихожане судачили о том, что я не держусь на ногах. Поэтому я еду в ликеро-водочный магазин в Вунсокет, где ни меня никто не знает, ни я никого.

Выражаясь языком допустимых, то есть принимаемых судом, доказательств, — а ведь именно это в ближайшем будущем я буду делать неоднократно, — мы имеем:

1. Я покупаю только одну бутылку виски.

2. Я собираюсь сделать несколько глотков, а остальное вылить.

3. В качестве доказательства того, что я мыслю ясно и не собираюсь снова уходить в запой (или, в данном случае, топить горе в стакане), я не стану открывать бутылку, пока не вернусь в Ньюпорт. Отсюда до дома мне рукой подать.

И все вышеперечисленное, Ваша честь, является доказательством того, что Макс Бакстер полностью контролирует себя, свою жизнь и желание выпить.

Но когда я останавливаюсь на стоянке и открываю бутылку, руки мои дрожат. И когда первые золотистые капли оросили мое горло — клянусь, я увидел лицо Господа.