В голове Анни кружились самые разные мысли. Что она делала в это время дня, когда была молодой? «Спала», — цинично сказал голос откуда-то из глубин сознания. Любовь ко сну у ее детей была поразительной, и Анни знала, что это они унаследовали от нее. Но, когда она вытянулась на кровати, чувствуя, какое у нее живое тело, ей пришел в голову еще один ответ на ее вопрос. Занималась любовью. Именно так люди использовали утренние часы — а также вечерние и дневные — в те времена, когда она была молода. И тогда это казалось совершенно невинным, удивительно естественным, это захватывало ее всю, и казалось, что это — какой-то универсальный закон, по которому существовала вся планета.
Сейчас можно смеяться над молодежной философией шестидесятых, над спорами о мире и о любви, над тем, как они дарили всем цветы, над теми, кто всерьез пытался доказать, что человек по своей природе бисексуален и что рок-музыка может убрать барьеры, разделяющие классы и расы, над тем, как женщины обвиняли мужчин в том, что они мешают их освобождению от притеснителей, то бишь от них. Мистицизм тогда удивительно соседствовал с материализмом. Лишь очень немногие из рок-музыкантов отпразднуют свои сорокалетия со здоровым телом и рассудком. Но были и радость, и чудо ожидания неведомого. Было то, что напрочь отсутствует у современных всезнающих, искушенных юнцов. Неужели все, как один, разучились теперь быть счастливыми?
— Кушать подано, — как демон из преисподней в ее комнате возник Эдвард с подносом. В отличие от всех мужчин, которых она знала (особенно от Тома, который ухитрялся топать как целый кавалерийский эскадрон), Эдвард двигался тихо, как кот. Он был по-прежнему стройным и сухощавым — типичный англичанин периода второй мировой войны из фильмов, которые она любила смотреть в армейском клубе по субботам. Эдварду очень пошла бы форма пилота «Спитфайра» или костюм игрока в крокет.
Эдвард протянул ей поднос и положил газеты рядом с кроватью. Затем отдернул занавески. Анни наблюдала за ним. На Эдварде так ладно всегда все сидело, даже этот старый свитер и потертые джинсы, чуть вытянутые в коленях.
— Хорошо выспалась? — спросил он.
— Великолепно. — Анни села в кровати и потянулась. На мгновение ее пижама распахнулась, обнажив грудь. Эдвард воевал с оконной щеколдой, спиной к ней.
— Какое счастье побыть вот так, вдвоем. Или я очень плохая мать?
Эдвард не ответил, не в силах справиться с замком. Анни поддела на вилку лист салата и принялась его пережевывать.
— У тебя много работы на сегодня? — спросила она.
— Я присутствовал на этой неделе на встрече с лидерами профсоюза шахтеров. Бедные ребята. Если их проблемы заберут у меня много времени, на тебя свалится уйма работы по дому. — Он наконец справился с окном и повернулся к ней. — А что? Ты что-нибудь хочешь сегодня сделать?
— Ничего особенно. Мне просто хочется совершить что-нибудь необычное, я не знаю что — ну, скажем, отправиться на ленч в винный бар Джулии, или посмотреть какой-нибудь старый фильм Трюффо. Мне хочется быть только наблюдателем, но ничего не делать самой.
— Винный бар Джулии! Это как привет из прошлого. Хочешь, отправимся туда на ленч? Правда, трудно припарковать машину. К тому же мне надо быть здесь в три. Мне звонил один друг, который мне может дать дельные советы по поводу профсоюзов, и я бы не хотел, чтобы он встретил закрытую дверь. А если мы отправимся в таиландский ресторанчик в Ислингтоне?
Анни пожала плечами.
— Мне все равно. У меня есть сотни дел, которыми надо заняться. Я просто думала, что хорошо бы совершить что-нибудь необычное, для разнообразия.
Эдвард обошел кровать и, присев, притянул ее голову к себе.
— Я все время тебя разочаровываю, — сказал он, — всегда спускаю с неба на землю. А ты не хотела бы, чтобы я сам организовал ленч на открытом воздухе? У нас есть шампанское… хочешь?
Анни обняла его теплое, знакомое тело и с шутливой свирепостью повалила Эдварда.
— Ты ничуть меня не разочаровываешь. Ты — мой любимый муж, а работа, которую ты делаешь, очень важна. — Она притянула его голову и поцеловала, а затем погладила его небритую щеку. — Все хорошо. В самом деле. Пожалуй, еще поваляюсь. И почитаю всю эту порнографию, которой напичканы современные газеты.
— Да, ты знаешь, — произнес Эдвард, оглядываясь на дверь. — Есть одна вещь, которая может тебя удивить. Она касается твоего старого приятеля Хоупа.
— Удивить меня? — резко повторила Анни, ее сердце забилось. — В каком смысле «удивить»? Эдвард поднял брови.
— Это одна история о Хоупе времен, когда он учился в Оксфорде. Она мне показалась чепухой, и я ее не читал. Но ты, должно быть, знаешь кого-нибудь из людей, о которых идет речь.
— Он не был моим другом, — произнесла Анни. — Ты знаешь, как я отношусь к политике. Это Роза часто спорила с ним о производительности труда и дискриминации.
— Роза — и вдруг феминистка? Забавно, я думаю, сейчас они просто хотят высосать из пальца еще одну сенсацию.
Анни засмеялась.
— Но не все же такие сознательные, как вы, «Господин адвокат с социальной ответственностью».