Особый счет

Сообщение командующего взволновало меня. Растрогало его доверие, доверие партии. Ведь со мной говорил член ее Центрального Комитета. Но я вспомнил разговор с Игнатовым, со Шмидтом. Сказал Якиру, что новая задача мне по душе, но вряд ли мне придется ее выполнять. Изложил ему все, что услышал от начальника бронесил. Якир на миг задумался. Положил локти на карту, подпер подбородок ладонями.

— Хорошо, что вы мне об этом сказали. А я ведь всей этой закулисной кухни не знал. Подобрать кандидата Ворошилов и Фельдман поручили мне. Ладно, скоро буду в Москве, а вы езжайте к Петрице, делайте, что я вам сказал. Передайте нашему Фуллерову-Игнатову мое распоряжение — пусть едет вместе с вами в тяжелый батальон. Кстати, как продвигается ваш новый труд?

— Дальше в лес — больше дров, — ответил я. — Роман наполовину готов...

— Да я не об этом, — улыбнулся Иона Эммануилович. — Меня интересует другое — труд о танках прорыва. Разве вам Туровский ничего не говорил?

— И эта работа двигается, — со смущением ответил я.

— Ну, это хорошо. Учтите — это ваш главный козырь, не роман. Роман — для души, военная теория — для дела.

— Ясно, Иона Эммануилович, — ответил я, вставая.

— Вот еще что. Не давайте себя там грабить дальневосточникам. У маршала Блюхера много своих хороших командиров. Везите сюда боевых ребят, пригодятся. И вот что скажите мне. Как, по-вашему, Хонг шпион или нет?

Этот вопрос ошарашил меня. Я ответил:

— Хонг отличнейший штабник. И мне бы не хотелось с ним расставаться. Но разве влезешь в душу человека? Тем более такого, у которого не лицо, а глыба гранита.

— Знаете, в чем дело? — продолжал Якир. — Хонг — выходец из Кореи. Он там партизанил, а его родная сестра вышла замуж и вместе с матерью уехала в Японию. Наши особисты возражали против назначения Хонга начальником штаба Дальневосточного полка. Придется взять его сюда в Киев, в тяжелую бригаду. Вы себе представить не можете, как нам приходится дорожить каждым мало-мальски дельным командиром. Везите Хонга в Киев, а там посмотрим.

— Посмотрим! — ответил я.

По дороге к Петрице я все время раздумывал над тем, что услышал в штабе округа. Гай — немецкий шпион, Хонг — японский. Мне и в голову не приходило, что Хонг-Ый-Пе может быть двуликим Янусом. Что же это? Здоровая бдительность или ничем не оправданная излишняя подозрительность? А возможно ли совместить и то и другое?

Но, заслоняя все грустное, возникали мысли о более важном. Партия чует назревающую грозу. Готовится ее встретить во всеоружии. Еще одна танковая бригада... Пока в идее. Но у большевиков так повелось еще со времен Ленина. Нынче идея, а завтра она уже материальная сила. Память о прошлом опыте нужна ради будущего. При Ленине разрозненные полки и эскадроны выросли в грозные конные армии и конные корпуса. И вот теперь отдельные батальоны танков сливаются в мощную ударную силу — бригады, корпуса.

«Открывать дорогу войскам...» Вот где ленинская забота о солдате. О человеке с ружьем. Забота о том, чтобы малой кровью, а не горами пушечного мяса достигалась победа.

«Открывать дорогу войскам...» Вот простые, полные высшего гуманизма слова. Их сказал Якир — член ЦК нашей партии. Значит, это линия всего ЦК. И не только это. А слетающие с конвейера Кировского завода тяжелые машины. ЦК — это люди. И прежде всего его мозг — Политбюро. Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Чубарь, Рудзутак, Коссиор, Постышев...

Значит, свято выполняется клятва, данная у гроба Ленина двенадцать лет назад.

Надо потолковать с людьми. Надо, чтобы будущая тяжелая бригада во что бы то ни было носила имя того, как сказал Ворошилов на первомайском приеме, кто ведет нас от победы к победе.

А тревоги Шмидта? Это сугубо личное и сугубо преходящее. Все утрясется. Уладится. И «дававший духу пруссакам и баварцам» партизан еще подложит их потомкам не одну мину, думал я. Гай — это лишь единица. Пусть и значительная. Главное — это целое. А целое стоит на широком и верном пути.

Адъютант Франца-Иосифа — Богдан Петрович Петрица, мой соученик по бронетанковой академии, принял меня очень тепло.

Крамола

Нагрянула весна. Последние остатки обильного в том году снега веселыми ручейками сбегали по холодногорским склонам в низину. Богатая осокорями Холодная гора оделась в зеленый весенний убор. И даже довлеющая над всем тем районом мрачная тюрьма с ее высокой облезшей стеной скрылась за свежей зеленой завесой.

Ожила природа. С приходом весны ожил и наш казарменный двор. Деловая суета не прекращалась на нем с подъема до отбоя. Непреложная истина: победа на фронте — это жатва. А подготовка к ней проходит в мирные дни. Чем  старательней к ней готовишься, тем обильней урожай. Что посеешь — то и пожнешь.

Четвертый танковый полк умирал, но это была животворящая смерть, подобно смерти брошенного в землю зерна, дающего жизнь целому колосу зерен.

И тем не менее было больно. Боевая единица, в которую вложено много труда и энергии, за которую мы все болели, распадалась. Командиры, воспитанные и обученные нами, уйдут в дальние края. И, быть может, никогда я с ними не встречусь.