— Как скажете, — ответил Джеффри.
Мэнсон поднялся с кресла, помог встать Банди, которого никак не хотели отпускать уютные объятия дивана, и проводил его, а также представляющего губернатора молодого человека до боковой двери.
Агент Мартин тоже расстался со своим стулом.
— Вы хотите, чтобы я остался, или мне тоже выйти? — спросил он.
Мэнсон молча указал ему на дверь.
— Это займет совсем немного времени, — сказал он.
Мартин кивнул:
— Тогда я подожду снаружи.
— Будьте добры.
Директор подождал, пока агент не выйдет, и продолжил тихим, будничным голосом:
— Меня беспокоит, профессор, то, что́ вы сказали, но еще больше я встревожен тем, на что вы намекнули.
Джеффри пожал плечами:
— Как вас понимать, мистер Мэнсон?
Директор снова поднялся с кресла, на которое только что опять сел, вышел из-за стола и приблизился к окну.
— Мне, знаете ли, не хватает чего-то более значительного в поле зрения, — пожаловался он. — Это плохо, и это меня всегда смущало.
— Простите? — не понял Джеффри.
— Мне не хватает более величественной панорамы, — пояснил его собеседник, указывая рукой в окно. — Если смотреть на запад, я могу отсюда видеть всю местность, вплоть до самых гор. Это очень живописно, однако, пожалуй, я предпочел бы вид на какие-нибудь сооружения. На что-нибудь построенное человеческими руками. Подойдите сюда, профессор.
Джеффри встал со стула, обошел письменный стол и встал рядом с Мэнсоном. Вблизи директор оказался не таким высоким, каким выглядел с большего расстояния.
— Посмотрите, какая замечательная картина, ведь правда? Панорамный вид. Как на открытке.
— Согласен.
— Это прошлое. Очень давнее. Прямо-таки доисторические времена. Но не хватает чего-то более значительного в поле зрения. Я вижу деревья, которые тут росли и много веков назад, и равнину, которая возникла тут в какой-то незапамятной геологической эре. В этих лесах есть места, где еще никогда не ступала нога человека. С того места, где я сижу, мне хорошо виден весь окружающий ландшафт, практически не изменившийся с тех пор, как Америка еще только начинала заселяться первыми людьми.
— Да, вид впечатляющий.
Директор побарабанил пальцами по раме окна:
— Все то, что вы видите, — это прошлое. Но также и будущее.
Он отвернулся от окна, указал Джеффри на его стул, приглашая садиться, и сам тоже уселся в свое кресло.
— Не кажется ли вам иногда, профессор, что Америка сбилась с пути? Что те идеалы, которые наши предки вырезали на скрижалях нашей нации, подверглись эрозии? Что они рассеяны и забыты?
Джеффри кивнул:
— Эта точка зрения находит все больше приверженцев.
— Где бы вы ни жили в нашей разлагающейся Америке, вы повсюду встречаетесь с насилием. Никто никого не уважает. Семейные связи рушатся. Никто не думает о величии нашей страны, которым она некогда обладала, или о величии, которого она могла бы достичь. Разве не так?
— Про это говорят все. Увы, таковы законы исторического развития.
— Да, но говорить и испытывать это на самом себе — две разные вещи. Вы согласны?
— Разумеется.
— Профессор, как вы думаете, каково предназначение нашего Пятьдесят первого штата?
Джеффри ничего не ответил, и его собеседник продолжил:
— Когда-то Америка слыла страной отважных и рискованных приключений. Уверенность в своих силах и надежда били здесь ключом. Америка была местом, куда стремились мечтатели и пророки. Но теперь все изменилось.
— Многие согласятся и с этим.
— Таким образом, некоторые из тех, кто хочет верить, что третье и четвертое столетия существования нашей страны станут временем таких же великих свершений, как первые два, задают себе вопрос, как восстановить утраченное чувство национальной гордости.
— Следует утвердить в умах граждан Америки понимание ее высокого предназначения?