Особый склад ума

— Но люди уже позволяют сажать себя практически в тюрьму. Они живут в домах за высокими заборами и ворота сторожат днем и ночью. Они нанимают профессиональных охранников. Они организуют частные службы безопасности. Они весь день носят при себе оружие. Общество превратилось в целую вереницу концлагерей, разгороженных высокими оградами. Для того чтобы зло осталось снаружи, требуется запереть себя в каталажку. И это вы называете свободой, профессор? Нет, здесь порядки совсем другие. Не знаю, известно ли вам, что мы стали единственным в стране штатом, в котором приняты и успешно действуют законы, контролирующие наличие у граждан огнестрельного оружия? И вы не найдете здесь ни одного так называемого охотника, которому позволили бы иметь автоматическое оружие. Знаете ли вы, что нас ненавидят ребята из НСА[62] и ее вашингтонские лоббисты?

— Нет.

— Вы, верно, думаете, что раз я ратую за отмену конституционных прав и гарантий, то меня следует причислить к оголтелым правым консерваторам? Наоборот. Я вообще против навешивания подобных ярлыков, потому что могу преследовать цели, которые представляются мне необходимыми, находясь на любом из концов политического спектра. Здесь, в нашем штате, Вторая поправка значит именно то, что в ней говорится,[63] а вовсе не то, что в ней якобы сказано по словам бессовестных политиканов и богачей, наживающихся на торговле оружием. Их лживость настолько очевидна, что даже не нуждается в доказательствах. А ведь можно пойти еще дальше, профессор. Например, в нашем штате нет законов, ограничивающих репродуктивные права женщин. Однако на эту тему сейчас уже ведется оживленная дискуссия. И как следствие, власти штата ограничивают доступность абортов. Мы задаем общий курс, направление, предоставляем рекомендации. Разумные рекомендации. Таким образом, получается, что мы не только ограничиваем дебатирование данной проблемы, но и заботимся о врачах, которые производят данную операцию, ограждая их от общественного недовольства.

— Вы, похоже, философ, мистер Мэнсон.

— Нет. Я прагматик, профессор. И верю в то, что будущее зависит от нас.

— Может быть, вы и правы.

Мэнсон улыбнулся:

— Теперь вы видите, какую угрозу представляет ваш отец, серийный убийца?

— Начинаю это понимать.

— То, что он делает, очень просто: он использует сами основы, на которых зиждется устройство нашего штата, для того чтобы творить свои мерзости. Он насмехается над теми принципами, на которых мы строим новое общество. Выставляет нас бессильными лицемерами. Он метит не только в детей, но и в наши идеалы. Он использует нас против нас же самих. Это все равно как одним прекрасным утром, проснувшись, вдруг обнаружить раковую опухоль в легких нашего штата.

— Вы думаете, один человек может представлять такую серьезную угрозу?

— Да, профессор, и я не только так думаю. Я это знаю. Этому нас учит история. И это хорошо знает ваш отец, который когда-то ее преподавал. Один-единственный человек, даже действующий в одиночку, но обладающий ясной целью, сколь бы извращенной та ни была, одержимый стремлением ее достичь, способен разрушить великие империи. В истории существовал целый ряд убийц-одиночек, которым удавалось повернуть ее ход. История Америки буквально пестрит такими, как Бут,[64] Освальд[65] и Сирхан Сирхан,[66] чьи пули били не столько по реальным людям, сколько по тем идеям, носителями которых те являлись. Мы должны помешать вашему отцу стать убийцей такого рода. Если мы его не остановим, он предаст смерти сами наши принципы. Он расправится с ними шутя. До сих пор нам везло. Нам удавалось скрывать правду о его делах…

— А я считал, что правда важнее всего и неотделима от свободы.

Мэнсон улыбнулся и покачал головой:

— Это старомодная и устаревшая концепция. На самом деле правда лишь увеличивает скорбь и страдания.

— Так поэтому здесь она тоже тщательно контролируется?

— Конечно. Но не так, как это было описано Оруэллом,[67] когда министерство так называемой правды пичкало массы дезинформацией, а то и откровенной ложью. То, что мы делаем, это… ну, мы вроде как производим селекцию. Отбираем, что следует предавать огласке, а что нет. Ну и конечно, люди по-прежнему вольны говорить все, что захотят. А ведь слух может оказаться куда страшнее правды. Поэтому мы скрывали то, что делал ваш отец. Но такое не может длиться бесконечно, даже здесь, где власти умеют держать под замком все свои секреты лучше, чем где бы то ни было. Однако, как уже было мной сказано, я прагматик. Ни один секрет не может быть по-настоящему в безопасности, пока он не мертв и не похоронен. Так сделайте же и это частью истории.

— Безопасность — хрупкая вещь.

Мэнсон глубоко вздохнул:

— Встреча с вами доставила мне удовольствие, профессор. Но у меня есть и другие дела. Они требуют, чтобы я занялся ими также. Хотя ни одно из них не является настолько важным, как то, о котором мы теперь говорим. Найдите вашего отца, профессор. От этого зависит очень многое.

Джеффри кивнул и пообещал:

— Сделаю все, что смогу.

— Нет, профессор. Вы просто обязаны добиться успеха. Любой ценой.