ОстанкиНО

– Это не успех. Слезы… Музыку надо писать. Для телевидения. Шлягеры. А на досуге можешь и стишками баловаться.

– Не знаю я нотной грамоты!

– А кто ее знает? Не грусти, парень! Освоишь за вечер. А я тебе намурлычу пару мелодий. Полный верняк! Жди звоночка.

3.

Звонок грянул не сразу.

К этому времени Сенина песенка «Голубые одежды любви» занимала третью строчку хит-парада «Муз-ТВ».

– Записывай, – пьяным голосом приказал Василий. – Пара-пам-пам-пара!

Сеня успел кое-как выучить нотную грамоту и набросал зачин трех песен.

Утречком, себе на удивление, легко дописал их. Со смущением новичка оттащил их на улицу Королёва.

Прав был Вася, до сих пор Семен и не подозревал, что такое настоящий фурор.

Разразились медные трубы!

Сенины песенки, с его же незатейливыми текстушками, звучали изо всех окон, во всех подворотнях, у водителей такси, в роддомах, даже в сторожках на городских кладбищах.

Народ песни принял!

И полюбил.

Денег стало так много, что Сеня просто перестал их считать, тратил направо и налево. Кушал суши и пил коньяк сорокалетней выдержки.

Но слава вкуснее денег!

Семен не вылезал с симпозиумов телевизионных композиторов песенников в Малайзии, в ЮАР и в Сан-Франциско. Тарантино и Спилберг заказали ему музыкальные треки к своим свежайшим шедеврам.

Пару лет так вертелся Сеня. Каждый месяц Вася намурлыкивал ему песенки. Живи не хочу!

А Семен вдруг загрустил.

Достала его своя же музыка. Никуда от нее не деться. От рассвета до заката, разудалые звуки, легко запоминающиеся слова.

Как остановить это наваждение славы?

Сеня перестал по ночам поднимать трубку, стал сочинять сам.

Но и его личные песенки имели такой же тотальный успех.

Инерция славы…

Вечерами злая тоска разъедала Сенину душу. Он одевался похуже, выходил на троллейбусную остановку, глотая пивко, таращился на народ.

И чего они нашли в его идиотской музыке? Ну, не бараны?!

Василий на остановку не выходил.

Оно и лучше…

4.

И однажды Василий пришел.

Нет, не на остановку, к Сене в гости.

В полночь Семен глянул в зрачок и увидел Василия, на удивление трезвого, в отутюженной тройке, с галстуком, без синяков.

– Пойдем на остановку, Сеня, – с порога попросил Василий, как-то потерянно попросил, жалко.

Злоба в Семене перещелкнула на сострадание.

– Давай на кухне. «Московская» есть.

– Не то! Куражу нет! А у меня серьезный разговор.

Сеня напялил джинсы, майку, бейсболку.

– Водку возьми, – откашлялся Василий.

– Две штуки?

– Конечно. Моя норма.

На остановке первую бутылку Вася вылакал в абсолютном молчании. На середине второй ястребиными глазами взглянул на Сеню:

– Значит, слава тебе не по сердцу?

– Какая там слава! СМИ талдычат – талант, гений, кумир… А ведь песенки – тьфу! Кретины!

Василий допил водку, захрустел сухарями.

– А у тебя появился вкус… Так чего же ты хочешь?

– Настоящей славы! Ну, как там у Моцарта, Баха…

– Медные трубы?

– Во вселенском масштабе.

Василий устало зевнул, сверкнув при полной луне золотой пастью.

– Будь по-твоему…

И толкнул Сеню в грудь.

Троллейбусная остановка волчком завертелась перед Сениными глазами. Потом свет потух.

5.

Пришел он в себя в каком-то бесконечном, гулком белом здании.

Под руку его вел человек в белом одеянии.

Сеня выдернул руку:

– Где я?

– В раю, сын мой!

– Я умер?

– Смерти нет!

– А ты кто?

Человек выпростал из-за плеч огромные белоснежные крылья.

– Твой ангел-хранитель.

Блеснула знакомая златозубая улыбка.

Семен пригляделся:

– Вася? Ты?

Ангел передернул крыльями:

– Нет, каков человек! Не хочет верить!

Вдруг раздались аккорды могучей, сногсшибательной музыки.

Сеня зажал свои уши.

Но Ангел отвел его руки.

– Это обязательно слушать.

– Но так громко? Что это?

– Как это что? Музыка Сфер! Кстати, написал её – ты!

– Так этот композитор, что, помер?

– Просто запил.

– Ага. Тогда понятно.

– А музыку сфер точно слышит. Проблюется и слышит.

– Молодец, Петро! Чую, до погон полковника ты дойдешь. Теперь двигай к политтехнологам. Они на телевидении поганками прут после дождя.

Компромат № 15

Дар макаки

1.

Именитый московский политтехнолог Платон Лебедев томился на Туапсинском пляже.

И угораздило же его попасть в этакую глухомань!

Друзья советовали, поезжай в Сингапур, в Малайзию. А он уперся рогом, только Россия, что-нибудь морское, провинциальное, и не пошлейшее Сочи.

И вот он день-деньской проводит на диком пляже, у Киселёвой скалы. Забронзовел, как мулат, окреп от мощного кроля в солёной водичке, чуть погрустнел от выпиваемых каждый вечер двух литров «Муската».

Возвращаться в Москву? На улицу Королёва? Но там асфальтовое пекло. Тоска. Безнадёга. Да и работать еще не хотелось. Нужды не было. Банковские счета буквально ломились.

Платон жмурился на жаркий апельсин солнца. Глаза слепли. Надо прикупить солнечные очки. Может, вся душевная смута из-за отсутствия оных?

По гальке пляжа, прямо на Платона, шла цыганка в пёстром, длиннополом платье. За ней босоного скакала по вспененной кромке моря цыганочка, девочка лет семи. На плече ее сидела маленькая макака.

– Добрый человек, – обратилась цыганка к Платону, – давай я тебе погадаю.

– Валяй, – ответил скучающий Платон.

– Тамарочка, – позвала гадательница девчушку.