Остановка в пути

На цементном полу, и между цементными стенами, и даже у железной двери росли напластования будущей кислой капусты; новые порции капусты с короткими интервалами забивали загрузочное отверстие и застили мне, пока я не расчищал лопатой люки, белый свет, в воздухе же стали заметно скапливаться испарения рассола, который согревался под давлением. Я поддерживал сей химический процесс, чистыми ногами спрессовывая изрубленную капусту снова в плотную массу. Я топтался почти на одном месте, но каким-то образом передвигался по всей поверхности капусты, пока не засыпали новую порцию, выжимая тем самым из подвала остатки воздуха, а потом капусту стали подавать так часто и мне пришлось ее так быстро утрамбовывать, что я решил произвести подсчет, после какой порции в бункере не останется больше пространства, где я мог бы сохранять вертикальное положение, и когда придется мне, если я захочу высвободить для себя хоть чуточку места, перейти на укатывание, обратившись тем самым в некую штуковину, какая и в страшном сне не привидится, а именно в капустный каток, катающийся туда-сюда по подвалу варшавской тюрьмы.

Жутковатым этим мыслям я на какое-то время перекрыл доступ в свое сознание, попытавшись сосредоточиться на иных расчетах: сколько капусты я своим топтанием подготовил к переходу в другое состояние, сколько было кочанов и метров квадратных капустного поля, сколько приходится кочанов на квадратный метр, два или четыре, ну, скажем, три, три на квадратный метр, получается триста на сотку, тридцать тысяч на гектар, было ли здесь уже тридцать тысяч, вряд ли, но четверть этого количества, пожалуй, да, как раз морген капусты, вполне может быть, я утрамбовал целый морген капусты, превратив ее в кислую, такое не каждый может сказать о себе.

Так оно и есть, только одно еще оставалось неясным: смогу ли я рассказать о своих подвигах, смогу ли я кому-нибудь рассказать об этих подвигах. Ведь если я буду лежать сквашенный в рассоле…

Ну это уж полная несуразица! Только я облек мысль в слова, как это стало очевидным, но на утешительные мысли хлынул новый поток нарубленной капусты, оттого утешался я недолго, как, впрочем, недолго сохраняла надо мной свою силу и угроза. А уж столько-то мне давно стало ясно: если тебя здесь принуждали петь германский гимн, знай, это делали вовсе не друзья этого гимна, и стоило тебе запеть, как тебя осыпали побоями или давали в зад таких пинков, что ой-ой-ой.

Люди, ползавшие по грудам закопченных обломков, тоже часто выкрикивали «Германия, Германия превыше всего!», прежде чем швырнуть в меня камнями, и не такими уж маленькими, чтобы говорить о шутке. Точное попадание, и мертвее не будешь, даже задохнувшись в испарениях кислой капусты.

Город казался вполне подходящим местом для нежданной кончины, тем более вполне подходящим для этого местом казалась тюрьма, а много ли мне было нужно, чтобы все посчитать вероятным?

Надо ли было напоминать мне, что я тот самый человек, который — и года еще не прошло — сидел в маленькой чистой типографии в Зюдердитмаршене, целиком занятый набором и печатанием благодарственных писем за рождественские подарки и новогодние поздравления, — занятый, стало быть, послепраздничными заботами, хотя приготовления к самому празднику даже не достигли своего апогея?

Правда, желанное место ученика я получил благодаря тому, что в школьном свидетельстве было записано: обладает чрезмерной фантазией, даже в опасном избытке, было там записано, но при всей своей фантазии мне бы не вообразить себя запертым в польском тюремном подвале, в котором не продохнешь от сплошной соли и капустного духа.

Однако я находился именно там — и это не было игрой воображения, — погруженный по самые отмытые колени в мелко изрубленную капусту, отбросив все и всяческие подозрения, по самые икры в будущей «квашеный капуста». Нужны ли были мне еще доказательства, что и со мной, да, и со мной, может случиться все, что угодно?

Сколько еще тебе надобно доказательств, Марк Нибур, что все направлено против тебя? Ты и помыслить не мог, что тебе придется ехать на восток, а где ты сейчас? Ты еще считаешь слишком многое недозволенным, что давно стало обычностью. Ты считаешь себя исключением и полагаешь, что удары судьбы уготованы для кого-то другого. Но их и для тебя более чем достаточно, Марк Нибур. Так вот, спрашивается, что тебе еще нужно, чтобы взяться за ум?

В подвале с капустой нельзя задохнуться? А кто едва не задохнулся в яслях, в занавоженной конюшне? Сколько раз нужно сажать тебя в тюрьму, пока ты не поверишь, что это и с тобой может случиться? Ты уже третий раз попался, друг мой, у тебя все как в страшной сказке; первой была ночь в Конине, конечно, то был вопрос размещения, затем двор в Лодзи, правда, это была часть программы осмотра города, и вот теперь Warszawa, главный город Warszawa, вот теперь Румпельштильц[36] забросил ключи и не явится вовек.

Чрезмерная фантазия? Да, так оно и есть, чрезмерная: ты считал, что война кончилась. Ты считал, что война кончилась, но для тебя она только теперь началась.