Остановки в пути

О шестом этаже госпожа главная уборщица упоминает не иначе как с увлажнившимся от умиления взглядом и с какими-то особыми, проникновенными нотами в голосе. Иногда она рассказывает, как с ней заговорил сам господин генеральный директор — уже давненько, несколько месяцев тому будет. «Наша фройляйн Дорфмайстер, — похвалил он, — сама старательность. Так держать!»

Главная уборщица настаивает, чтобы Йованка, Милена и, конечно, моя мама называли ее не «фрау» и тем более не «фройляйн Дорфмайстер», а только «госпожа главная уборщица». Среди сотрудников имеются господин доктор, господин магистр, господин начальник группы, господин начальник сектора, господин начальник отдела, господин дипломированный инженер и господин инженер, которых ни в коем случае нельзя путать, и даже «счетовод», как его все называют, подчеркивает, что его следует титуловать полностью: «Господин дипломированный актуарий». А маленького толстенького, похожего на поросенка человечка надлежит именовать «господин прокурист Фуртленер». Он занимается определением масштабов крупного ущерба и вреда, наносимого пожарами фабрикам, зернохранилищам и складам. Поэтому почти все коллеги называют его «Крупный Вредитель».

Господин Фуртленер — единственный человек во всей страховой компании, который мне действительно нравится. Когда он впервые дарит мне шоколадку, я так пугаюсь и смущаюсь, что не могу выдавить из себя ни слова, боязливо озираюсь по сторонам, сразу же срываю обертку и откусываю большой кусок.

— Ну, совершенно невоспитанный, позорище! — начинает возмущаться мама, когда я уже проглотил полплитки. — Надо же поблагодарить за подарок, сказать «спасибо, Крупный Вредитель», то есть, «господин прокурист».

В следующий раз господин Фуртленер дарит мне красивый красный леденец на палочке. Мне хочется тут же убежать, быстренько сорвать целлофановую упаковку и засунуть его в рот, но я вовремя вспоминаю мамины упреки и громко, чтобы слышали все в офисе, произношу:

— Спасибо, господин доктор прокурист Крупный Вредитель!

Пишущие машинки замолкают. На несколько секунд воцаряется абсолютная тишина. Коллеги Вредителя прячутся за стопками бумаг, вздрагивая от еле сдерживаемого смеха. Какая-то женщина платком отирает глаза. На мгновение взгляд Фуртленера омрачается, но потом он не выдерживает, прыскает и хохочет так, что не может остановиться.

— Да уж, — стонет он от смеха, — если я Крупный Вредитель, то ты — мелкий… все вы, мелкие, — вредители, мне ли не знать, у меня у самого трое…

Мне нравится, что он меня так назвал, и я тоже начинаю смеяться.

— Вот только я не доктор…

Больше всего в просторном здании страховой компании я люблю кататься на открытом лифте. «Детям до двенадцати лет ездить на лифте без сопровождения взрослых строго воспрещается!» — сказали маме, и она много раз мне внушала: «Смотри не попадись, проехал этаж — и быстренько выходи. Это, конечно, не так опасно, как главная уборщица считает, но все-таки ты там поосторожнее». Однако проходит совсем немного времени, и я лифта уже нисколечко не боюсь. Вот только проезжать в шахте внизу и вверху, там, где находятся машинные отделения, мне еще как-то страшновато.

Когда спускаешься, то между вторым и первым этажом успеваешь прочитать надпись на доске красными буквами: «Внимание! Всем выйти! Ехать дальше неопасно». Странное какое-то объявление… Ведь если дальше ехать можно, то зачем тогда «внимание», да еще с восклицательным знаком? Зачем всем выходить-то? И как это — «дальше ехать неопасно», если внизу кабины наверняка переворачиваются и ты потом будешь подниматься уже головой вниз, вверх тормашками? Кто же это выдержит?

Мои опасения подтверждаются, когда прокурист Фуртленер рассказывает мне жуткую историю:

— Молодой человек, — начал он. — Смотри, с лифтом поаккуратнее, это штука коварная, будьте нате!

На лице у меня, наверное, удивление изобразилось, потому что он засмеялся и погладил меня по голове. Что такое «коварный», я не знаю, но вскоре понимаю, к чему клонит Крупный Вредитель.

— Не так давно, — поведал мне он, — господина доктора Хубера вызвали к генеральному директору. Он поднимался на лифте и, наверное, очень нервничал, потому что сигарету стал тушить о стенку, а это строго запрещено. А когда выходил, споткнулся, упал, вот лифтом ему голову зажало и оторвало!

— А потом что? — шепчу я, дав себе слово никогда больше в этот лифт-убийцу ни ногой.

— Ну, а пото-о-ом, — продолжает Крупный Вредитель, растягивая слова и хитро ухмыляясь, — потом врачи ему не меньше десяти часов голову пришивали. А когда доктор Хубер выздоровел, его членом правления назначили… Вот такие превратности судьбы…

Мама не может понять, почему я так боюсь проезжать через нижнее машинное отделение.

— Ну, ты же у меня умный, — удивляется она. — Я тебе тысячу раз объясняла, это все так устроено, что кабины перевернуться не могут. Ты что, мне не веришь?

Я трясу головой.

— Ну что ж, тогда я тебе докажу. Поедем вместе.

Я еще ожесточеннее трясу головой.

— Нет, нет, нет! — кричу я. — Пожалуйста, мамочка, не надо!