Остановки в пути

— Все для вас, Борис Моисеевич, как же иначе-то, для Гали и Гиси Исааковны, вы ж мне как родные… По нынешним временам порядочных людей редко встретишь…

Боря торопливо водит кистью. Еще две минуты, и все готово, а Крейна Соломоновна торопит.

— Давайте, давайте же, — повторяет она, и в голосе ее с каждым разом слышится растущая нервозность. — Бросайте вы все это. Стенка и подождать может, а мебель растащат. Я там диванчик присмотрела, ну, такой диванчик, просто прелесть… И кресла какие, и матрацы, правда, их почистить придется, но все равно — просто загляденье. Вы ж человек немолодой, ходите медленно, пока дойдете — лучшее разберут. Вот у меня так три недели назад было. На набережную мебель вынесли, но не успела я клиентов привести, и тут раз — ничего нет, как не бывало. Даже как-то неловко стало.

В конце концов, уже не в силах слушать Крейну Соломоновну, Боря бросает кисть в угол и спешит по жаре следом за старухой. И я опять иду за ним по приморскому кварталу, в котором моя память за прошедшие годы чего только ни понастроила и чего только ни снесла, мимо домов и лавок.

Вот он бредет и бредет, в одной майке. Пот застилает глаза. В некотором отдалении ковыляет Галя, тоже отправившаяся по науськиванию Крейны Соломоновны «на охоту».

Крейна Соломоновна возглавляет маленькое шествие. Цель уже видна. В нос Боре ударяет тошнотворный сладковатый запах, с каждым шагом он все сильнее и сильнее. Кажется, мусорную вонь в раскаленном от жары воздухе можно просто осязать.

Ну вот, дошли наконец, вот и рухлядь. Кровать. Матрацы. Стулья без сидений. Столешницы. Столы с двумя-тремя ножками. Упомянутый Крейной Соломоновной диванчик, обитый льняной тканью с желто-коричнево-белым узором и большим темным пятном прямо посередине. Несколько кресел. Телевизор. Книги. Шкафы. Все беспорядочной кучей свалено на обочину, громоздится как вершина бесконечной горной цепи хлама и отбросов, отделяющих припаркованные автомобили от тротуара. Мусорщики бастуют, но Крейна Соломоновна и тут лучше всех все знает: забастовка, по ее словам, завтра кончится, а значит, завтра же и мусор, и вся эта чудная мебель — тю-тю!

Боря с Галей сразу бросаются к кровати. Правда, судя по нескольким темным пятнам, на нее пописала собака.

— Да ладно, чего там, — бормочет Боря, — почистить можно, а потом, еще и матрац есть, уже из-за матраца ее забрать надо. Если бы друзья в Ленинграде узнали, откуда мы мебель берем… — добавляет он через несколько секунд.

— Да будет вам, Борис Моисеевич, все-то вам не по душе, вечно-то вы жалуетесь, — журит его Крейна Соломоновна. — Вы посмотрите лучше, какая Америка богатая страна. Неужели же у нас кто-нибудь такую мебель выкинет?

Как и все эмигранты, Боря посылал в Союз друзьям и знакомым длинные письма. С гордостью описывал он прекрасную квартиру, просторную и удобную, как и все жилье в Америке. И, само собой, упоминал красивую современную мебель…

Какие-то две тетки скандалят из-за комода.

— Я его первая увидела и уже уношу! — верещит одна.

— Что значит «уже уносите»? Это я его первая увидела, еще утром! — возмущается другая.

— Раз утром увидели, то сразу бы и забирали… А то так каждый может…

— Легко сказать — «сразу бы и забирали»! Я ведь постарше вас буду. За кого вы меня принимаете? Вон мой муж идет, он мне помогать будет. Я ж его специально вызвала. А то он утром занят был.

— Ладно, чего ты там ей втолковываешь! — перебивает муж. — Давай, раз-два, взяли! На такой жаре стоять и волынку тянуть сил нет.

— Это мы еще посмотрим! А ну, отойдите от комода!

— Как это — «отойдите»? А ну, отстань! Не трогай, я сказал!

Боря отворачивается. Он берет кровать за один конец, Галя — за другой, и они тащат ее прочь.

— Вот ведь тяжелая, сволочь, — пыхтит Боря, — да еще и качается!

Крейна Соломоновна проявляет о Боре с Галей трогательную заботу:

— Осторожно, поребрик! Осторожно, Галина Абрамовна, не споткнитесь, мешок с мусором!

Точно из-под земли вырастают люди — знакомые, соседи, — и я вместе с ними смотрю, как Боря с Галей сворачивают за угол: я как раз иду с залива.

По поводу Бориной добычи все отпускают благодушные замечания:

— Ага! И вы здесь!

— Давай-давай, еще немного, еще чуть-чуть!

— А кровать ничего себе! Я бы тоже от такой не отказался.

— А ну пошел, старина, давай, пошевеливайся! Нечего тут прикидываться, что два шага сделать не можешь. Пошел, давай-давай! Распыхтелся, как будто тебе уже сто!

Это Лёвчик, само собой, кто же еще. Остальные ругаются и норовят его шугнуть.

— Э-э-э, смотрите, сейчас грохнется же! — как ни в чем не бывало вопит Лёвчик, настырная злобная тварь, увертываясь от шлепков. — Сейчас ведь грохнется и больше не встанет!

Кто-то в конце концов, изловчившись, дает Лёвчику подзатыльник.

— А теща-то где, старая карга? — стонет Боря, не обращая на Лёвчика внимания. — Крейна Соломоновна, вы же сказали, она уже к нам идет. Да черт с ним, ну ее!