Остановки в пути

— Да ладно тебе, — перебивает меня Боря, — я ж не со зла. Когда-нибудь поймешь, что не надо каждое слово так серьезно воспринимать. Да, опять забыл, тебе сколько лет?

— Четырнадцать.

— Ну да. Завидую.

На работу Боря явно не торопится. Вместо этого плюхается рядом со мной на ступеньку — «так, отдышаться минутку» — и во всех подробностях пересказывает весь свой день. А больше всего любит про свою тещу потрепаться:

— Да чего она так мучается-то, кто ее заставляет? Каждый день к заливу и обратно таскается. Точно, когда-нибудь солнечный удар получит, — добавляет он, помолчав, — или инсульт случится. А чего удивительного, в семьдесят два-то года!

Мимо проносится маленький чернокожий сорванец в футболке с надписью «Superman», и Боря с улыбкой провожает его взглядом.

— Да-да, маленькие-то они все милые какие, — размышляет он вслух, — а вот подрастут и начнут нас резать! Пора бы им научиться вести себя как цивилизованные люди… Им даже в метро спокойно не сидится.

Мне хочется как-то возразить, но возразить я не успеваю, потому что Боря качает головой и говорит:

— Ну, вот я медленно в какое-то подобие своей тещи превращаюсь. А с другой стороны, негры сами хороши. Чего они с нами, евреями, так по-хамски-то, неужели не понимают, что только врагов себе наживут? Само собой, — поспешно добавляет он, — уж если теща совсем разойдется, я ее одергиваю, а уж брюзжанье ее да оскорбленную мину я как-нибудь вытерплю. Ты еще мал, где тебе понять, когда надо уступить, а когда сопротивляться. Да, кстати, я тут как раз историю одного молодого одессита вспомнил, — неумолимо продолжает Боря, хотя я откровенно зеваю. Я осознаю, что от Бори мне не избавиться, бессильно склоняю голову и закусываю губу.

И все-таки я и разморенный жарой слежу за Бориной историей, и он опять рассказывает ее немного по-другому, не так, как в прошлый раз, драматичнее, что ли.

Не успели Боря и его жена Галя прилететь в Америку, как решили навестить «одессита», старого знакомого, из числа первых советских эмигрантов, обосновавшихся на Брайтон Бич. Тогда этот квартал населяли почти исключительно негры и пуэрториканцы. Поскольку русское слово «негр» очень похоже на американское «negroe» или еще менее лестное «nigger», а чернокожие подростки чуть ли не с бранью накидывались, когда замечали, что о них говорят, то советские иммигранты стали называть представителей этой «опасной расы» по-своему. Но скоро русское словечко «черные», а тем более неудачно выбранное «шоколадки» — сами «шоколадки» научились узнавать, и тут уже одной бранью дело не ограничилось. Тогда русские эмигранты придумали другие обозначения — «снежинки», «Белоснежки», «бледнолицые», «белые карлики» и тому подобное.

Боря с Галей ничего странного не видели в том, что их знакомый, одессит, жил в другом конце квартала, за пресловутой Седьмой авеню, которую лучше было не переходить. В то время они обитали в крохотном пансиончике для иммигрантов. Оплачивала жилье какая-то еврейская благотворительная организация. Боря с Галей не очень доверяли уборщицам, да и остальному персоналу отеля, и потому все свое состояние — немножко денег и кое-какие ценные вещички — повсюду таскали с собой в хозяйственной сумке, завернув в газету и для надежности схоронив под буханкой хлеба, палкой колбасы, пачкой печенья и пакетом чипсов.

Вот так они и потащились с этой сумкой к своему знакомому, перешли Седьмую авеню, поахали, глядя на руины старых кирпичных домов, вдоволь насмотрелись на окна, забитые досками, оглядывались на сгоревшую фабрику и на мусор, который загромождал чуть не всю проезжую часть. В каком-то мрачноватом заведении грохотали раскаты тяжелого, по определению Бори, «в тонну весом», американского рока, да так, что на улице все тряслось. Какие-то проходимцы, торчавшие у входа в бар, пошатываясь, двинулись к Боре с Галей, изумленно уставились на них, осыпали то ли ругательствами, то ли угрозами и, ухмыляясь, направились за ними следом, вроде даже как дорогу им преградили, но потом все-таки пропустили. Кто-то в них швырнул камнем, но не попал. Тут только Боря с Галей ускорили шаг и наконец добежали до какого-то, не поймешь, то ли бункера, то ли укрепленного замка, который охраняли какие-то вооруженные до зубов гориллы в странной униформе, прямо опереточной, с широкими повязками «Security Service» аж на обеих руках.

Услышав, что они пришли пешком, одессит ужаснулся.

— Ко мне только на такси добирайтесь! — инструктировал он их на будущее. — Эти Белоснежки вас увидели и от вашей наглости так обалдели, что не тронули: это надо же, ни с того ни с сего в их квартал сунуться, как ни в чем не бывало, спокойненько так! Скажите спасибо, что они вас не прикончили!

— Что, так страшно? — спросила Галя.

— Ты-таки себе не представляешь!