Остаться в живых. Прицельная дальность

— Я что-то не пойму, ты это серьезно? — спросила Ленка. — Если ты в это не веришь, так зачем ты в это все ввязался? Сидел бы в порту, катал отдыхающих… Пима, в такие дела нельзя лезть без веры. Знаешь, вот если в Бога веришь, то он тебе помогает. Есть он в действительности или нет его, а помогает. Начни сомневаться — и все! Конец твоей вере, и помощи ниоткуда не жди… Про лотерейный билетик я уже слышала, но и его не покупают, если не надеются на выигрыш!

Пименов смолчал.

Как объяснить кому-нибудь, даже самому себе, что он пустился в погоню за воспоминаниями? Не за молодостью — он не считал себя стариком, как можно в тридцать лет-то и думать о таком? — а именно за воспоминаниями. Глупость! Самая глупая глупость! Мужчину можно понять, когда он идет на безумства из-за женщины, но чинить безрассудства из-за юношеских воспоминаний — это уже чересчур!

— Знаешь, в чем странности, Леша? Первая и самая большая — в том, что ты вообще тут. Вторая, что ты только что едва не настучал в репу моему супругу, практически безо всякой причины.

Она засмеялась тихонько…

— А ведь он ничего такого не сказал. Кроме правды, естественно. Что я сука — так ты и сам это видишь, не секрет. Ты об этом давно знаешь, да, Пима? То, что я тебя перепихнуться тащу — тоже правда. Ты ведь понял уже — бедный Кузя все слышал. Его, конечно, укачало, но он не оглох! Но ему не впервой, не бойся. Он у нас привычный. А чего — красивая жена — та же валюта. Свободно конвертируемая.

— Он тебя под кого-то подкладывал?

— Меня? Да ни Боже мой! Подложишь меня, как же… Я тебе не рабыня Изаура! Рассмешил! Нет, Пима, все было тоньше. Мне ведь что? Мне надо задачу нарисовать, грамотно цель изобразить, мотивировать, как сейчас говорят… А дальше — успевай отворачиваться! Знаешь, по-настоящему умный муж должен уметь вовремя зажмуриться!

— Везло тебе, наверно, с мужиками.

— Ага. А тебе с бабами, Пима! Ты в них разбираешься, как свинья в апельсинах! Это каким же ослом надо быть, чтобы пуститься в авантюру из-за меня…

Пименов, оттаскивающий в сторону очередной камень, чуть не хрюкнул от неожиданности, как тот самый украинский символ, не разбирающийся в апельсинах.

— Слушай, Изотова, а почему ты решила, что из-за тебя?

Она направила луч фонаря ему в лицо, и Губатый невольно прикрыл глаза ладонью.

— Подумалось мне так. И раз уж ты за меня в драку лез с моим супружником, окажу тебе любезность. Ты, Леха, к Олегу особо спиной не поворачивайся. Он с виду ботаник ботаником, но внешность, как известно, обманчива. Вот я с виду — страшная блядь, а приглядишься — блядь, конечно, но совсем не страшная.

— Что-то ты меня пугаешь, но не убедительно…

— Так я тебя не пугаю, Пима. Предупреждаю. Другому бы ничего не сказала, а тебе скажу — дашь ему возможность вцепиться в холку, обязательно вцепится. Намертво. Он у меня как французская бульдожка — морда плоская, прикус жесткий…

Часть завала, лишенная опоры, начала соскальзывать вниз, и Пименов ловко соскочил со съезжающего на пляжик склона. Изотова тоже отпрыгнула и едва не упала, оступившись на камнях.

Факел чадил и плевался искрами. Свет фонарей образовал неровную «восьмерку».

— Ну вот, — сказала она, — и определились.

Из мелкой осыпи с многочисленными кусками сланца и рыжеватой влажной глины, торчала перекладина креста и кусок его верхней части — черные от времени и смолы куски шпангоута.

— Значит, — продолжил Губатый с той же интонацией, — корма лежит там!

Он махнул рукой в дрожащую над морем темноту.

— Если тот самый пришлый матрос не ошибся. Сразу за краем скалы лежит, там, где свал. Так что — помолись, Ленка. Помолись, чтобы матрос не ошибся. Помолись за то, чтобы обломки не лежали на ста пятидесяти глубины. Помолись за то, чтобы мы нашли сейф и смогли его доставить наверх или открыть под водой. Помолись, чтобы он вообще существовал, этот сейф…

Изотова молчала, вглядываясь в плотный, почти материальный мрак над бухтой. Потом она включила фонарь и повернулась к Пименову. Улыбка у нее напоминала оскал, лицо словно замерзло в гримасе.

— Так много неизвестных? — спросила она. — Херня. Мы все-таки нашли его, Пима.

— Пока что мы ничего не нашли, — возразил Пименов, утирая футболкой лоб, взмокший от кантования тяжестей. — Так что не спеши радоваться.

— А белый валун?

Губатый молча поднял с земли выцветший до белизны сук и, подпрыгнув, ткнул в камень, образовавший нависающий уступ. Снова посыпался грунт, застучали падающие камни, и эхо от этих щелчков забилось между скалами и морем. Под сползшим вниз языком обнаружился грязно-белый кусок скалы.

— Теперь, — сказала Изотова с убежденностью пламенной революционерки из фильмов пятидесятых годов, — я не имею права проиграть. Как приятно иногда погнаться за шансом, за бредом, за галлюцинацией и вдруг понять, что все это правда.

— Из темноты, из ничего, из сумасбродства моего… — процитировал Губатый, не надеясь, что Изотова вспомнит цитату.

И она не вспомнила. Но шагнула к нему, сверкая шальными глазами на белом от волнения лице, заломила руки, снимая через голову футболку…