Остроумие и его отношение к бессознательному

Юмор – наиболее легко удовлетворяемая разновидность комизма. Тут достаточно всего одного человека; присутствие второго не прибавляет ничего нового. Я могу сам наслаждаться возникшим во мне юмористическим удовольствием, не испытывая потребности поделиться с кем-то еще. Нелегко установить, что конкретно происходит в человеке при возникновении юмористического удовольствия, но можно составить определенное мнение об этом, если изучить случаи, когда я, как слушатель, читатель или очевидец, получаю, благодаря пониманию человека с юмором, такое же удовольствие, как и он сам. Грубейший образчик юмора, так называемый «юмор висельников» (Galgenhumor), поможет нам разобраться. Преступник, которого ведут в понедельник на казнь, говорит: «Ну, неделька вроде задалась». Перед нами, в общем-то, шутка, меткое замечание; но, с другой стороны, оно до бессмысленности неуместно, так как дальнейших событий для осужденного в эту неделю не будет. Нужно обладать юмором, чтобы создать такую шутку вопреки всему тому, что отличает начало данной недели от других и пренебречь отличием, побуждающим к совершенно особым переживаниям. Так же обстоит дело, когда преступник по пути на казнь выпрашивает шарф и закутывает голую шею, чтобы не простудиться. Такая предосторожность показалась бы обоснованной в ином случае, но теперь, когда судьба шеи уже предрешена, предусмотрительность выглядит излишней и дерзкой. Надо признать это бахвальство за некое подобие душевного величия: индивидуум сохраняет привычные повадки, как бы отказываясь предвидеть скорую гибель и впадать в отчаяние. Такого рода величие юмора отчетливо выступает в тех случаях, когда наше восхищение не встречает задержек в связи положением насмешника-юмориста.

В драме «Эрнани» В. Гюго разбойник, принявший участие в заговоре против своего короля Карла I Испанского (императора Карла V), попадает в руки могущественного врага. Изобличенный заговорщик предвидит горькую участь – ему отрубят голову. Но это будущее не мешает ему признаться, что он, дескать, потомственный гранд и не намерен отказываться от преимуществ, положенных аристократам. Испанский гранд вправе стоять с покрытой головой в присутствии своего короля. А потому

«С покрытой головой

У нас есть право пасть на плахе пред тобой»[170]

.

Это отменный юмор, а если мы, слушатели, не смеемся здесь, то лишь потому, что наше изумление превосходит юмористическое удовольствие. В случае же с преступником, который боится простудиться на пути к виселице, мы смеемся от всей души. Ситуация, приводящая преступника в отчаяние, подразумевает сострадание, но это сострадание встречает задержку, так как мы понимаем, что тот, кого гибель затрагивает непосредственно, нисколько не озабочен серьезностью происходящего. От этого понимания затрата энергии на сострадание, к которой мы были подготовлены, не происходит, и мы выражаем ее в смехе. Беспечность преступника, стоившая ему, как мы замечаем, немалых затрат психической энергии, как будто заражает нас самих.