Остров Чаек

Старый жрец не соврал: делать татуировку оказалось и правда очень больно. Под покровом темноты Хатин пробиралась в Свечной Двор, а боль все еще не унималась. Хатин лишний раз боялась дотронуться до лежащей поверх метки повязки из листьев, сквозь которую проступали темные пятна. Поднимаясь по склону ущелья, Хатин бережно прижимала к груди левую руку.

Впервые мысль о татуировке пришла ей в голову, когда она искала способ добраться до Феррота, если он, конечно, еще в живых. Если она придет меченой, «Возмездие» вряд ли отошлет ее. Но потом мысль глубоко, точно наконечник стрелы, вонзилась в разум, и избавиться от нее было уже невозможно. Слишком сильные чувства переполняли ее, слишком много мертвых стояло в шаге за ней. В конце концов Хатин решилась на татуировку, понимая, что без метки не обойтись.

Взбираться по склону Скорбной Лощины было тяжело, но торчащие из земли кривые корни деревьев предлагали опору для рук и для ног… Когда Хатин достигла вершины, навстречу ей выступили темные и враждебные джунгли. Поперек пути тянулись коричневые лианы толщиной в руку Хатин, парусами свисали холсты паутины, а сверху пробивались столбики лунного света, озаряя лоснящиеся спины жирных жуков-махагонов и алчно раскрытые бутоны орхидей красно-бурого цвета.

Тропинки не было, и находить вехи, направляя шаг Хатин, помогали указания старого жреца: клубок корней в форме бабочки, ствол дерева с длинной царапиной, завязанная петлей лента на ветке.

При звуке свиста неподалеку Хатин вздрогнула, но тут же узнала в нем любовную трель самца медокопа. Ответом было точное эхо в сотне шагов, и лишь спустя несколько секунд Хатин поняла, отчего шевелятся волосы на затылке. Самцы медокопа любовными песнями не обмениваются. На призыв звучит вызов другого самца или ответ самочки.

Лесные обитатели заметили Хатин.

– Я пришла… – Посреди леса, кипящего неспокойной жизнью и оглашаемого трелями, ее голос прозвучал почти беззвучно. – Я ищу…

Дерево рядом внезапно плюнуло клоком мха. Уставившись на него в недоумении, Хатин увидела, что из ствола торчит острый камень. Должно быть, вылетел у нее из-за спины, просвистев радом с головой, да с такой силой, что смог пробить кору… и теперь отовсюду доносился свист, а к ней, покачиваясь и подскакивая, шло нечто о двух головах разной величины.

Хатин поначалу остолбенела, но через миг очнулась и принялась срывать с левой руки повязку, морщась и смаргивая слезы. Даже в темноте она не могла вынести вида окровавленных линий, оставленных ножом старого жреца. Засыпанной в надрезы янтарной пылью на коже Хатин было выведено крыло бабочки. Крепко зажмурившись, Хатин выставила руку меткой кверху и предъявила ее залитым лунным светом джунглям.

Что-то мягко ударило в голову, и Хатин, распахнув глаза, отпрянула. Рядом болталась сплетенная из лиан веревка, вдоль которой с равными промежутками имелись петельки.

Двухголовое чудовище приблизилось, и дрожащие клочки лунного света выхватили из тьмы юношу верхом на эпиорнисе в наморднике. Он указал на веревку, а потом ткнул вверх большим пальцем.

Хатин вернула припарку на место, осторожно вдела ногу в нижнюю петлю и начала подниматься.

Глава 15. За боль – «Возмездие»

Хатин раздвигала широкие листья папоротника, которые затем смыкались, скрывая землю. Сквозь невесомый мир тихо покачивающихся ветвей она попала в густое облако остроконечных листьев, скользящих по коже. Проникая сквозь кроны деревьев, лунные лучики дробились на частички, зеленые, как глаза у кошки.

Наконец Хатин нащупала конец веревки, привязанный к ветке, на которой лежала грубо сколоченная из досок площадка. Хатин осторожно выбралась на нее, и от страха высоты у нее закололо в коленках.

Там, где ветка соединялась со стволом, ее окутывал сгусток тени величиной с крупную хижину: листья, палки, лоза. Хатин направилась к ней, но тут из тьмы вышла худая фигура и взяла ее за руки.

Это был юноша, не старше двадцати: лицо – гладкое, как зыбучий песок, а брови – словно ленты черного бархата. Хатин дрожала, пока он рассматривал татуировку при свете фонаря. Затем он коротко кивнул, а когда взглянул на нее, то выражение его лица уже было не таким пугающим.

– Сегодня сделала?

Хатин кивнула.

– Хорошая работа, – с необычной мягкостью произнес он. – Надо будет еще листьев приложить, не то к утру опухнет до размеров кокоса. Плясунья!

Последнее слово он произнес громче остальных, и на какой-то миг Хатин даже решила, что это приказ. Но почти сразу сообразила, что юноша обращается назад.