Остров Ифалук

Как бы то ни было, но когда Бакал после утомительного дня на рыбной ловле появился перед Фан Напом разодетый для танцев, с венком из цветов на голове, большими лилиями в мочках ушей и в свежей зеленой юбочке из листьев кокосовой пальмы поверх красной набедренной повязки, Тед решил, что настал момент сделать ему подарок. Б прошлый приезд Тед заметил пристрастие ифалукцев к украшениям и поэтому на сей раз привез с собой подходящие подарки, главным образом нити блестящей мишуры, которой украшают новогоднюю елку. Он преподнес одну нить восхищенному Бакалу. Тот огромным деревянным гребнем расчесал волосы вперед, чтобы они стали дыбом (при этом образовалась огромная шапка волос дюйма в три высотой), а потом дважды залихватски обернул нить вокруг них, от макушки до правого уха. Весьма яркое украшение для молодого парня!

Прожив на острове две недели, мы стали менее щепетильными по части мужских украшений. С самого начала нам дарили маремаре — гирлянды из цветов для волос; мы вежливо, с благодарностью принимали их, но надевать стеснялись. Однако скоро я обнаружил, что восхищаюсь венком из бархатистых желтых фороклоков на голове Дона, а Дон заметил, что к моим черным волосам очень идут ярко-красные цветы гибискуса. Борода Теда становилась все великолепнее, она служила отличным дополнением к цветочным гирляндам. Спустя некоторое время мы дошли до того, что повесили в Фан Напе зеркало, чтобы правильно надевать венки, прежде чем утром показываться на людях. Эта процедура стала известна под названием «бакализации», в честь одного из самых преданных ее поклонников.

Интересно было наблюдать, как у нас постепенно исчезали предрассудки, присущие мужчинам Запада. Началось все с ожерелья. Однажды Тачи, мальчик лет двенадцати, который жил неподалеку от нас, сильно порезал ногу о скорлупу кокосового ореха. Он пришел ко мне за помощью, и я каждое утро делал ему перевязку, пока рана не зажила. В благодарность Тачи подарил мне прелестное ожерелье из раковин каури.

Я нерешительно надел его, боясь насмешек Теда и Дона, но попреки моим ожиданиям они с явной завистью воскликнули: «Какая прелесть!». Поносив ожерелье один день, я великодушно предложил нм надевать его но очереди, на что они согласились. 11 пока им не подарили такие же ожерелья, я надевал свое только раз в три дня.

Мы с Доном часто сожалели, что нам: не пришло в голову одолжить на время путешествия бижутерию у наших жен. Я вспомнил одно из самых ярких украшений Нэнси, которое она купила в Каире, — нитку крупных коричневых бусин, напоминающую ожерелье на шее царицы Нефертити. Какой фурор произвел бы я в нем на Ифалуке! Дон тоже с вожделением вспоминал безделушки своей Иззи.

Вернувшись домой, я преподнес ожерелье из каури Нэнси, но она не стала его носить. Оно не соответствовало вкусам того общества, в котором мы живем. Теперь ожерелье лежит на моем туалетном столике. А ведь на Ифалуке мой туалет казался мне незаконченным, если на мне не было ожерелья.

Наши с Доном взгляды совпадали по множеству вопросов, хотя иногда уходило немало времени на то, чтобы выявить это единодушие. Мы могли без конца и подчас очень горячо спорить, оставаясь каждый при своем мнении. Все служило нам поводом для дискуссий. Как видно из нашего дневника, вечером после рыбной ловли долгие дебаты начинались с обсуждения плана работы на следующий день. Оба мы считали, что важно продолжить сбор растений, и тут же начинали выяснять, что же мы имеем в виду под словом «важно». Этот разговор мог продолжаться бесконечно. Каждый отстаивал свою новую точку зрения с таким же упорством, как и старую. Случалось, что по какому-нибудь вопросу разногласий у нас не возникало, но тогда появлялось чувство скуки и неудовлетворенности, которого нам обычно удавалось избегать.

Дон по-прежнему регулярно проводил уроки английского языка. В дневнике он сделал запись о том, что однажды вечером Яни принес простой английский учебник из школьных фондов и попросил объяснить значение некоторых слов.

Оказалось, что разъяснить слушателям значение того или иного слова в общем нетрудно; это заставило Дона задуматься над смыслом понятия «дикари». По мнению Теда, среди всех островитян Тихого океана ифалукцы имели меньше всего контактов с европейцами; в этом отношении с ними могли сравниться только жители внутренних областей Новой Гвинеи[41]. Таким образом, по обычным западным стандартам ифалукцы были «дикарями» и даже «голыми дикарями». Однако Дон утверждал, что в действительности это высокоразвитый народ, настолько близкий народам Запада, что порой было трудно почувствовать разницу между ними. Особенно восхищало Дона в ифалукцах чувство юмора, которое, по-видимому, ничем не отличалось от его собственного. Они смеялись над ею шутками, когда понимали их. Юмор не доходил, очевидно, лишь в тех случаях, когда смысл шутки заключался в двойном значении слов или отражал характерные особенности культуры. Дон записал эти впечатления в своем дневнике, оттуда я их и заимствую.