Остров Ифалук

Вскоре мы поняли, что эта охота представляет собой своего рода соревнование в осторожности между крабами и людьми. Крабы боком ползли к краю зарослей и прятались там. Казалось, они выжидали подходящего момента, чтобы незаметно перебежать через открытый, усыпанный коралловыми обломками склон, ширина которого во время полного прилива составляла футов пятнадцать. Наконец они решились выползти на открытое место, и мы могли видеть, как в каких-нибудь тридцати футах от нас по пляжу двигались загадочные темные силуэты. Дон наблюдал, как одна из самок вползла в воду, постаяла минуты две недалеко от берега и за это время от икряной массы, прилепившейся к ее брюшку, отделилось много тысяч свободно плавающих личинок.

За два часа мы поймали около пятидесяти крабов. У них очень сильные клешни, и иногда даже самые опытные ловцы получают порезы. Вся хитрость состояла в том, чтобы схватить краба за спинку панциря, до которой он не может добраться клешнями.

Постепенно пляж обозначился полосой маленьких костров, на которых ифалукцы пекли только что пойманных крабов. Больше всего ценилась икряная масса, по вкусу напоминающая икру калифорнийской сельди; довольно много вкусного мяса можно было найти не только в клешнях и лапках, но и в самом тельце краба.

В ту первую ночь мы были слишком увлечены таинственностью всего происходящего, чтобы заниматься наукой. Но на следующую ночь решили, что будем прежде всего учеными.

Вечером Дон давал очередной урок английского языка. Теперь у него было около дюжины постоянных учеников; усевшись на корточках в кружок за Фан Напом, они около часа упорно трудились над английскими словами при ярком свете двух керосиновых ламп. В этот вечер роща кокосовых пальм была так ярко освещена лунным светом, что я не мог работать в столь романтической обстановке и пошел побродить.

Однако скоро я заметил, что с лунным светом творится нечто странное — из серебристого он стал красноватым. Сама же луна казалась зловещей и воспаленной. Меня охватило чувство паники: наверное, в строгом порядке космоса произошло что-то неладное. Через несколько минут все стало ясно — черная тень земли надвигалась на диск лупы. Мы находились в полосе полного или почти полного затмения. Я позвал тех, кто занимался, — они ничего не заметили из-за яркого света фонарей. Ученики Дона, позабыв об уроке, уставились на луну. «Алусы, алусы», — прошептали они, и мне вдруг стало понятно, что такое явление может вызывать суеверный страх.

В этот момент педагогическое дарование Дона проявилось в полную силу: при помощи двух кофейных чашек и керосиновой лампы он объяснил слушателям происходившее явление. Получилось вполне профессионально и убедительно; однако гнетущее чувство, вызванное странным красноватым лунным светом, прошло не сразу. До этого мне никогда не случалось наблюдать затмение лупы, и уж тем более из рощи кокосовых пальм в Южных морях.

Захватив с собой наволочки, чтобы складывать добычу, мы с Доном отправились на океанский берег ловить крабов. В этот вечер их было не так много. Стало трудно сосредоточиться на ловле: мешал магический лунный свет. Кое-как нам удалось все же поймать восемь самок, еще не освободившихся от бремени, и мы направились домой. Однако чарующая сила лунного света была так велика, что мы не могли заниматься наукой — взвешивать и измерять крабов. Наволочка с добычей была оставлена до утра. Я уселся на бревно и стал смотреть сквозь ветви пальм на серебряную лагуну, пока москиты не прогнали меня в кровать под защиту сеток. Дон, неизлечимый романтик, допоздна писал при лунном свете стихи (в такие минуты он становился нечувствительным к укусам москитов). Между прочим, он не разрешил мне цитировать свои стихотворения.

На следующее утро мы столкнулись с печальной действительностью. Белая наволочка с крабами, которую мы сунули для сохранности в проволочную ловушку для рыб, стала желто-коричневой и отвратительно пахла (нам так и не удалось вернуть ей белизну). Крабы прорвали дыру в наволочке и ползали теперь по железным прутьям ловушки. Сначала нам показалось, что они потеряли свои икряные комочки. Однако при более тщательном обследовании мы обнаружили их жалкие, высохшие остатки.

Нам хотелось узнать, сколько личинок производит одна самка краба. Мы принесли ее в дом и положили в ванночку с морской водой. Отделилось несколько малюсеньких личинок, — а где же ожидаемое нами огромное количество?! Тогда мы обмыли скрюченное брюшко краба и были вознаграждены за труды: от него отделилось неимоверное количество личинок, но все мертвые. Чтобы подсчитать их, мы процедили воду через мельчайшее сито для планктона, а сам подсчет отложили до первого дождливого дня.

Следующей задачей было выяснить количество съедобного мяса в крабе. Мы бросили четырех крабов в кипящую воду и, как только они сварились, взвесили. По моим записям, четыре краба весили один фунт и семь унций; мясо, с большим трудом извлеченное нами из клешней, лапок и тельца, — девять унций. Выходит, что в среднем один краб давал около двух унций мяса.