И самым страшным для него потрясением в этой войне стало не то, что люди убивали и калечили друг друга, не ненависть, ярость, кровь и горе, затопившие подобно весеннему разливу вод его родину, а то, что частенько не мечами сражались воины той и другой стороны. Священное искусство кэн-ли, которому отдал он всю свою жизнь, было осквернено и извращено, поставлено на службу ослепшим от ярости правителям. Колодцы-круги превратились в мертвые куски камня, затем — раскалились подобно кузнечному горну, и творцы оружия — проклятых кусков металла, несших другим страдание и смерть, закаливали теперь на них свои клинки, уверяя, что никакой кузнечный горн не даст им такую прочность, как раскаленный Колодец. Те хэльды, что еще уцелели, тоже продолжали служить войне, помогая не только армиям, но и шпионским миссиям, неожиданным нападениям и вероломным атакам, предателям и подлецам, грабителям-мародерам, — да всем, кто пытался пользоваться ими с любой, пусть даже самой мерзкой целью. Главный принцип Кэлленара, тот самый, о непричинении зла, об искажении которого мастер начал задумываться еще год назад, был теперь полностью забыт, так, будто и не было его, а само священное искусство, призванное, чтобы нести жизнь, облегчать труд, помогать в нужде, было извращено до неузнаваемости. К мастеру часто приходили люди, в основном — военачальники, с требованием открыть новые Ворота, чтобы тайно провести через них войска, прося создать хэльд, из которого, как из Кувшина блюда, появлялось бы оружие; умоляли изобрести ка-эль, по одному взмаху которой противник бы слеп и глох, терял боевой дух и желание сражаться… Он отказывался, несмотря на градом сыпавшиеся на него посулы и угрозы. Он знал, что и другие мастера хэльдов отказываются. Но не все. Далеко не все.