Остров на краю всего

Мари показывает, что сейчас спустится. Я одеваюсь и прокрадываюсь к выходу между спящими девочками. Сестра Тереза уже поднялась и стоит у порога с письмами в руке.

– Сестра, для меня что-нибудь есть? – спрашиваю я, изо всех сил скрывая волнение, хотя сердце уже прыгает и скачет. Мари сбегает по лестнице, и монахиня поворачивается к нам.

– Доброе утро, Мари. Доброе утро, Ами. Тебе повезло. – Она вытаскивает из пачки сложенный листок. Едва я успеваю протянуть руку и коснуться его, как оно летит на пол.

– Что это? – рявкает мистер Замора. Он только что вошел и еще не успел отдышаться. На рубашке, в подмышках, темнеют круги пота.

Сестра Тереза ошеломленно смотрит на него.

– Это письмо, и оно не ваше.

– Ее? – Он кивком указывает на меня. – Из колонии?

– Да, от ее матери. – Монахиня наклоняется за листком, но мистер Замора ставит на него ногу, так что поднять письмо, не порвав его, невозможно.

– Ее мать – прокаженная. Я видел – у нее даже носа нет.

Его передергивает от отвращения, а меня трясет от злости.

– Мне известно, мистер Замора, что родители всех этих детей Тронутые. А теперь уберите ногу.

– Мы этого не позволим! – кричит он. На ступеньках за спиной Мари и в дверях спальни мальчиков уже собираются другие дети, но мистер Замора как будто никого не замечает. – Мы должны сохранить это место чистым!

– Письма не прокаженные, – вспыхивает сестра Тереза. – Я понимаю, почему правительство сочло необходимым изъять детей из семей, но мне ничего не известно о прекращении всех контактов. И вот что, строители прибыли. Предлагаю вам поговорить с ними.

Монахиню колотит, но ее голос звучит твердо. Мистер Замора давит письмо каблуком, но в конце концов все же убирает ногу.

– Мы еще займемся этими письмами, – грозит он и выходит на улицу.

Сестра Тереза поднимает с пола мятый, надорванный и с отпечатком подошвы листок и протягивает его мне.

– Извини, Ами. Мне очень жаль.

Она раздает письма другим детям, а мы с Мари выходим из приюта. Мистер Замора разговаривает с рабочими и обжигает меня злобным взглядом.

Подождав, пока он отвернется, мы спешим к скале Такипсилим. Я глубоко вдыхаю и открываю письмо.

Моя дорогая Ами,

С рукой у меня плохо, так что я говорю, а сестра Маргарита печатает на своей машинке. Извини, что получилось так долго. Я так отстала с нашими письмами.

Люди прибывают на остров каждый день, их все больше и больше. Ты представить не можешь, каким шумным стал город и какая здесь суматоха из-за этих новых правил с зонами Sano и Leproso.

Больница переполнена, и горожане очень недовольны. После отъезда мистера Заморы делами заправляет некий мистер Алонсо. Новый начальник немногим лучше прежнего, но, по крайней мере, не так пугающе тощ.

Я обзавелась новыми друзьями. Моя соседка – милая девушка по имени Лерма. Она напоминает мне меня саму – ее тоже забрали из семьи, и ей всего лишь двадцать. Лерма приехала с острова Миндоро, где родился и твой ама.

У Бондока и Капуно все хорошо. Капуно я вижу едва ли не каждый день, а Бондок приходил сегодня. Разрешения на посещение он добивался два дня, и ему даже запретили прикасаться к нам. Не знаю, как мы станем жить в таких условиях, но будем стараться. Надеюсь, к тому времени, когда ты вернешься, они и сами поймут, какую затеяли глупость.

Со здоровьем у меня все хорошо, только рука побаливает да простудилась вот. Много помогаем приезжающим. Больницей, если не считать монахинь и доктора Томаса, скоро будут управлять только Тронутые. Попытаюсь получить там какую-нибудь работу и послать тебе немного денег.

Есть и плохие новости, которые тебе надо знать. Ушла Росита. Надеюсь, ты не станешь слишком уж сильно печалиться. Свой путь страданий она прошла. Похороны были вчера. Проводили очень красиво, хотя, к сожалению, в церкви. Я извинилась перед сестрой Маргаритой за эти слова, но вычеркнуть не дала.

Рассказывай мне обо всем. Надеюсь, там красиво и о тебе хорошо заботятся. Напишу еще, когда у сестры Маргариты будет время напечатать. Она сейчас очень занята, и писать каждый день, как обещала, я не могу. Хотя и хотела бы.

Люблю тебя,

Нана.

– Ну? – не выдерживает Мари. – Все хорошо?

По коже раскатывается волна жара. В глазах за веками резь, как если бы я слишком долго смотрела на солнце. Не думала, что письмо наны вызовет такое чувство. Мне казалось, оно будет теплым и утешительным, как гладкий речной камешек, идеально ложащийся в ладонь, а не зазубренным и острым. Пытаюсь выделить факты, и сердце колотится с такой силой, что меня трясет.

– Наша подруга, Росита… она умерла.

– Мне очень жаль.

– Она сильно болела. Нана говорит, что так лучше… для нее.

– А твоя нана? Она здорова?

Я смотрю на письмо.

– Она простудилась.

– Это ведь не страшно, да? Главное, чтобы выздоровела до наступления сезона дождей, ведь так?

С трудом перевожу дух.