Остров на птичьей улице

Мы с отцом жили в многоквартирном доме при фабрике, изготовлявшей веревки для немецкой армии. На рассвете отец уходил на работу. Обычно я прятался в нашем укрытии или отец отправлял меня вниз, в бункер. Это зависело от слухов, которые до нас доходили. Иногда он через проломы в стенах квартир и через крышу переправлял меня на склад, находящийся на фабрике. Тогда я был не так далеко от него и не так скучал. Кладовщик Барух учил меня завязывать узлы на тонких и толстых веревках и говорил со мной обо всем на свете. Я совершенно уверен, что старый Барух был такой же умный, как царь Соломон. Но даже Баруху я ни слова не сказал о пистолете. Так я обещал отцу.

Тогда я еще не знал, что пистолет всегда был с отцом. Он приспособил кожаный ремень, который позволял ему носить кобуру под мышкой. Только ночью отец снимал пистолет и клал его под подушку. Отец не боялся, что немцы найдут пистолет. Ни одному немцу не пришло бы в голову, что у какого-то еврея есть пистолет. Немцы не искали у евреев оружие даже тогда, когда собирали их на площади, чтобы потом доставить к поездам и отправить, как они выражались, в трудовые лагеря.

Барух кипятил чай в электрическом чайнике и сторожил склад. Он также записывал количество тюков с веревками, поступавших на склад и отправленных со склада. За ними приезжала машина с немецким солдатом и двумя грузчиками с фабрики. Когда приезжал немец-блондин, он всегда угощал Баруха папиросой. Но Барух никогда не предлагал ему чай. Когда приезжал рыжий немец, он кричал на Баруха и заставлял его работать вместе с грузчиками. И даже бил его. Когда они уезжали, Барух вытирал пот с лица и садился отдохнуть. Потом он обычно прощупывал левую ногу с внутренней стороны, внизу, и что-то бормотал себе под нос. Однажды я спросил:

— У вас болит нога, господин Барух?

Он посмотрел на меня и завернул штанину. Я увидел длинный и широкий кухонный нож, засунутый в ботинок.

— Придет день, и хотя бы один немец заплатит по счету старому Баруху.

— И… — сказал я и остановился. Вовремя почувствовал, что чуть было не выдал нашу тайну, — … и я тоже хотел бы, чтобы у меня был такой нож.

— Ты еще слишком мал для таких вещей, — сказал он, — но когда подрастешь, поймешь что делать.

Убить немца было не так-то просто. Но и не так сложно. Хотя бы потому, что ни одному из них не приходило в голову, что здесь их могут убить. У немца, который приходил на склад, на кожаном ремне висела кобура с пистолетом. Он должен был расстегнуть кобуру и прицелиться. А за это время Баруху ничего не стоило ударить его ножом. Например, сзади. Это, правда, не слишком по-джентльменски. Но папа мне как-то сказал, что по отношению к немцам все джентльменские приемы могут быть отменены, хотя бы потому, что они первыми их нарушили.

Так же как и Барух, мой отец пока не мог воспользоваться своим пистолетом. Только говорил о том, что этот день придет. Потому что если бы кто-то убил немца на фабрике или на нашей улице, солдаты убили бы много людей — неважно, были бы это даже женщины или дети, — чтобы запугать всех и чтобы никто не осмелился сделать это в другой раз. И действительно, никто пока не осмеливался. Как можно взять на себя ответственность за жизни стольких людей! Да и то только потому, что тебе захотелось убить одного-единственного немца. Мой отец сказал:

— Мы пока еще не уверены, правдоподобны ли слухи о том, что евреев отсюда направляют в лагеря на уничтожение.

Барух сказал:

— Я уверен. Я сам разговаривал с парнем, который бежал оттуда. Ведь я тебе уже об этом говорил.

Отец молчал. Он предпочитал верить, что мама все-таки вернется.

— Если ты в этом уверен, почему же ты ничего не делаешь, а, Барух? — спросил отец.

— У меня есть свои обязанности, — ответил Барух. — Я присматриваю за твоим сыном, — и он мне подмигнул.

Среди множества тем, которые мы обсуждали с Барухом, мы часто возвращались к одной — говорили о Гитлере. Барух никогда его не видел, но читал о нем много. Даже ту книгу, которую Гитлер написал о себе сам.

— Взять, к примеру, Наполеона, — говорил он мне — во время войн, которые он вел, тоже погибло много людей. Был голод, болезни. Но то, что делает Гитлер, не делал до него никто. Он построил фабрики, на которых хладнокровно убивают людей, как скот, предназначенный к убою. И каждый раз он так заканчивал свои пояснения:

— И именно поэтому он проиграет войну, его самого убьют, как собаку, страна его будет разорена, а имя Гитлера будет покрыто вечным позором.

Отец как-то сказал:

— Его следовало бы выбросить из истории, как будто его никогда и не было.

— Нет, — ответил Барух, — люди должны помнить все, что делается сегодня, чтобы все народы знали, что происходит, когда ставят сумасшедшего во главе страны. И чтобы люди знали, что в определенных ситуациях даже дети должны уметь обращаться с оружием.

Я посмотрел на отца.

Если бы мы были вместе с мамой на улице, когда ее схватили, ее бы не сумели забрать у нас. Это точно. Даже если бы после этого им пришлось поубивать всех, живущих на нашей улице.

Снежок