Остров на птичьей улице

У меня был маленький белый мышонок — единственный, который остался после того, как умерли все белые мыши, жившие у нас дома. Конечно, не в нашем доме до войны, а в доме, который был у нас в гетто еще до того, как начали хватать людей.

Есть люди, которые ненавидят мышей. Есть такие, которые их просто боятся. Но вырастить мышонка — это то же самое, что вырастить кошку, собаку или птицу. Только мыши маленькие, едят мало и не причиняют никаких неприятностей. Конечно, если точно знать, как за ними ухаживать. Старик Барух, к примеру, откровенно сказал мне, что он ненавидит мышей. Он признался в этом не сразу. Вначале он сказал, что мне не стоит приносить мышонка, когда я прихожу к нему на склад. Сказал, что мышонок убежит, и мы его не найдем среди веревок. Я ответил, что он сразу прибежит, как только я свистну. Я это продемонстрировал. Он был просто поражен.

— Нет, нет, — сказал он.

Странно. Немцев он не боялся.

Потом он сказал, что серые мыши загрызут моего мышонка. Я ни разу не видел на складе мышей.

Он говорил, что они живут в норках, под полом.

— Но почему они загрызут его?

— Потому что он белый.

— А может, подружатся с ним?

— Тогда ты его больше не увидишь. Он найдет себе самку и больше к тебе не вернется.

— Но, может быть, он и есть самка.

— Так найдет себе самца.

Ладно. Я оставлял его дома. Назвал его Снежок. Утром я объяснял ему, что вернусь поздно вечером вместе с отцом. Чтобы он не беспокоился. Папа смеялся над тем, что я разговариваю с мышкой. Я ему сказал:

— Вы ведь всегда разговаривали с Рексом.

Рекс был нашей собакой. Мы взяли его в гетто, но он умер от старости.

Отец уступал мне во всем, что касалось мышонка. Он и вправду был не простым мышонком. Это был очень умный мышонок. К примеру, не умер, когда все мыши, жившие в клетке, умерли от какой-то болезни. Папа сказал, что у него просто есть иммунитет, а не ум. Но все-таки он всегда вел себя не так, как другие. Я это понял еще до того, как он остался в клетке один.

Я не знаю, что бы я делал без него, оставаясь один с рассвета до заката в бункере или в нашем укрытии под крышей. Сколько можно читать? К тому же, отцу не всегда удавалось доставать мне новые книги. Хорошие книги можно было читать два и три раза. Такие, как «Робинзон Крузо». Или, к примеру, «Король Матиуш Первый». Но ведь нельзя читать каждый день с утра до ночи. Тогда я играл со Снежком. Например, прятал его еду в укромном месте и заставлял искать. Он быстро запомнил сигнал, по которому начиналась игра. Крутился, принюхивался и в конце концов находил. Почти всегда. И если я прятал сразу всю его еду, он не ленился каждый раз ее искать. Залезал глубоко под тряпки и подушки. Даже, когда я разговаривал с ним, это было как будто не просто с мышонком. Я, конечно, знал, что он не может меня понять, хотя внимательно слушает. С ним было приятнее разговаривать, чем с самим собой, как это делают сумасшедшие. Я говорил ему, что скоро война закончится, и я куплю ему новую красивую клетку. Приведу ему друзей — самцов и самок, потому что я не знал, кто он — «он» или «она». И даже папа этого не знал.

Мне было запрещено выходить из укрытия в течение дня, пока отец не приходил с работы и не подавал мне условный знак. И даже если бы он не возвращался всю ночь и весь следующий день, мне все равно было запрещено выходить. Этого ни разу не случилось, но у меня всегда была еда и вода в бутылках на несколько дней. Мне было запрещено также ходить в уборную — для этого у меня была специальная посудина. Папа обещал мне, что если с ним, не дай Бог, что-нибудь случится, кто-то обязательно придет за мной. Например, Барух. Но я старался об этом не думать.

Я не слишком волновался. Мой отец был большой и сильный. Когда он был молодой, он занимался боксом. Я думаю, что он был самым сильным мужчиной на фабрике. И к тому же у него был пистолет. И к тому же он был красивый. Мама не просто так вышла за него замуж., Но все-таки, когда он возвращался с работы и свистел мне условным свистом, я прыгал на него и крепко обнимал. Как будто целый день боялся за него и просто не хотел признаться в этом даже себе. И он всегда подбрасывал меня в воздух, хотя я был большой и тяжелый. Не какой-нибудь малыш. И всегда целовал меня.

После работы папа отдыхал, а я готовил ужин. Те, кто думают, что мальчики не умеют варить или что это позор, просто дураки. Даже Барух не раз говорил мне, что самые лучшие в мире повара — мужчины. Я рассказал ему, что подаю папе чай, жарю яичницу и варю для нас картошку.

— Пригласи меня как-нибудь на ужин, — попросил Барух.

Я пригласил. Он и вправду пришел. Принес колбасу и буханку хлеба — не такого, какой давали на фабрике. Я вскипятил чай и сварил картошку. У нас тогда не было яиц, и я не смог продемонстрировать, как я переворачиваю яичницу в воздухе. Но он поверил, что я могу. Отец подтвердил. Мы только не посадили Снежка на стол, как это делали обычно. И он свистел, сидя в своей клетке. Мне было немного жаль его. Но я, конечно, в первую очередь, должен был думать о нашем госте.