Остров русалок

Все молодые жены болтают о таких вещах, и я рассчитывала, что Ми Чжа, как и прежде, поделится со мной тем, что у нее на душе.

— Мадам Ли ездила на ярмарку пятого дня. — Больше она на этот счет ничего не сказала и перевела взгляд к окну. Мне показалось, что Ми Чжа скучает по морю, хотя я удивилась, что она не спросила про моего мужа и наших общих знакомых. И ни одного вопроса про Хадо.

Я попробовала по-другому:

— А как поживает твой муж?

Ми Чжа казалась совсем невесомой — скорее тень, чем живая женщина. Она могла в любой момент оторваться от пола и вылететь в окно.

— Последний раз Сан Мун писал родителям пять месяцев назад, — ответила она. — Он находился в Пхеньяне, севернее тридцать восьмой параллели, ездил по складам и учился управлять доставкой и хранением грузов. С тех пор мы о нем ничего не слышали.

Похоже, она не очень-то за него волновалась, и я помедлила, прежде чем ответить, а потом положила руку подруге на колено и бодро заявила:

— Не беспокойся. Кореец корейца не обидит.

Но чем дальше, тем больше я понимала, что утешать подругу бессмысленно. Она была мучительно несчастна. Ей следовало отсюда уехать.

— Может, вернешься в Хадо?

— Чтобы жить с тетушкой Ли Ок и дядей Хим Чханом? Ни за что.

— Тогда приезжай в Пукчхон и сними жилье рядом со мной.

— Я не могу жить в деревне как вдова. Я стану никем.

— Не как вдова, а как моя подруга, — возразила я обиженно.

В целом визит получился неутешительный.

На прощание Ми Чжа дала мне денег, чтобы я наняла шаманку Ким провести ритуал и вернуть потерянную душу Сан Муна. Я вернулась в Пукчхон, полная благодарности судьбе за своего мужа, свой дом и свою жизнь, пусть и непохожую на весь мой прежний опыт, но мирную, безопасную и счастливую. Я работала хэнё, а Чжун Бу учил детей, и ему не мешали японские оккупанты. Он обращался к ученикам исключительно на родном языке, они называли друг друга корейскими именами[10] и говорили на диалекте Чеджудо, не боясь наказания. Все это стало возможным, потому что мы наконец избавились от японских колонистов, хоть пока и не знали, каково будет жить с американскими оккупантами.

Когда мы с Чжун Бу поехали с детьми в гости в Хадо, я нашла шаманку Ким, и та провела церемонию для Сан Муна. «Где муж Ми Чжа? — спросила она богов. — Пусть вернется домой, где его ждет жена. Пусть вернется домой, чтобы проявить уважение к родителям. Пусть вернется домой и познакомится с сыном».

* * *

В июне у меня появился сын. Роды прошли очень легко. Мальчика мы назвали Сун Су, причем имя Су должно было стать общим для всех наших с Чжун Бу сыновей. Первые три дня жизни я одевала Сун Су в специальную одежду — ее сшили из счастливой ткани, которую мне подарила Ки Вон. Шаманка из Пукчхона дала малышу свое благословение. Ее могучий дух пропитал силой и моего сына. Сун Су пережил три первых трудных дня и дальше рос крепким. У него были здоровые легкие, и он хорошо сосал молоко.

Когда мальчику исполнилось четыре месяца и склоны Бабушки Сольмундэ запылали цветами осени, Чжун Бу, Ю Ри, Мин Ли и я поплыли на лодке в Хадо, чтобы помочь отцу провести ритуалы почитания предков для моей матери, сестры и братьев, которые умерли или не вернулись домой после окончания войны. Мы приехали, разместились в доме моей семьи, и Чжун Бу сразу сходил за матерью. Входя в дом моего отца, До Сэн сияла от счастья.

— Мой первый внук! — воскликнула она. Появление внука означало, что еще одно поколение будет после смерти До Сэн выполнять для нее ритуал почитания предков. Но и дочку моя свекровь рада была видеть, хотя Ю Ри, похоже, совсем ее позабыла. Мы с До Сэн вместе занялись приготовлением ритуальных блюд. В этом году продуктов было мало, но мы ухитрились сварить суп из золотого окуня, белого редиса и водорослей, приготовить миску папоротника с приправами и гречневые блины с турнепсом и зеленым луком — любимые блюда предков.

Мой отец как раз гонялся за Мин Ли — ей уже исполнилось пятнадцать месяцев, и она отлично ходила, — когда раздался гудок автомобиля. Мне была известна только одна семья с автомобилем. Вытерев руки, я побежала по олле к главной дороге и действительно увидела там семейный автомобиль Сан Муна. Ми Чжа стояла склонившись у открытой задней двери, потом выпрямилась, достав Ё Чхана, и поставила сына на землю. На ней было платье в западном стиле и шляпка с сетчатой вуалью, которая доходила до кончика носа. Ё Чхан за прошедший год сильно вырос, а круглые щеки делали его похожим на отца.

— Я ведь всегда отмечаю этот праздник вместе с тобой, — сказала подруга. — Сун Силь была мне как мать.

Тут медленно открылась другая дверца седана, и появился Сан Мун. Я не видела его два года и вряд ли узнала бы, не будь рядом Ми Чжа с сыном. От Сан Муна остались кожа да кости, глаза запали, лицо осунулось. Одежда на нем тоже была западная, но на ногах я заметила соломенные сандалии, которые Ми Чжа сделала ему на свадьбу. На открытых участках кожи виднелись язвы.