Остров сирен

Красовский не спал. Он лежал на кровати – они с Мариной уже давно спали порознь, – смотрел в распахнутое окно, в которое жарко дышало чужое небо, и думал: какого черта? Какого черта он дал им всем превратить свою жизнь в это дерьмо? Через три дня ему стукнет полтинник. И что? Чокнутые бабы рвут его на части. Друзей – настоящих – нет. И те двадцать человек, что соберутся на острове – избранные, годами отобранные, – на самом деле ничего для него не значат.

Кроме нее. Кроме нее…

Угораздило же влюбиться, когда, казалось бы, уже все видано, испробовано и ничем не удивишь. Подумаешь – молодое тело. Мало, что ли, у него было молодых телочек? И балерин в том числе. Есть у них особая манкость, достигнутая многолетними упражнениями. Какое наслаждение они могут доставить, просто сжимая и разжимая сокровенные мускулы, будто заглатывая тебя внутрь своего горячего тела.

Но ведь не влюблялся! Давал денег, покупал брильянтик – и все, экипаж теплохода прощается с вами.

Полину он увидел на спектакле в Питере. Сказали ему, что есть в театре Эйфмана такая молодая балеринка – чудо как хороша. Ничего особенного он не ожидал. Всякого насмотрелся.

Балет был интересный, современный, в меру провокационный – как все в этом театре. Но в середине Игорь заскучал.

И тут вышла она. Сначала он даже почувствовал разочарование: вот эта? Совсем худая, по-мальчишески стриженая, какая-то бестелесная, с длиннющими руками-ногами, будто недавно родившийся олененок. Но вот она взмахнула руками без костей – и они взметнулись острыми хищными крыльями над тоненьким туловищем, вот алчно сплелись – расплелись ноги, как тугие листья ядовитого цветка, заглатывающего жертву, и вся она – гибкая, изломанная – превратилась в яркие языки любовного пламени, а буйный ветер музыки раздул его в неистовый пожар. Ей не нужно было тело, чтобы изображать страсть, она сама была ею, сгустком энергии желания, которое никогда не утолить.

Балетные знали, что он в сидит в ложе. Знали, и чего от этого ждать: слухи о баснословных гонорарах за одно выступление, которые он платит избранным раз в год на свой день рождения, делали его в тусовке обожаемым Крезом. Как говорится, осуществителем мечт.

Поэтому он запросто зашел к ней после представления в гримерку.

– Закройте дверь. Я переодеваюсь! – равнодушно сказала она.

Он на секунду растерялся – ему уже лет сто никто не говорил: «закройте дверь!» И от неожиданности глупо пробормотал:

– Я Красовский!

– Я вижу, – сказала Полина. – Пожалуйста, выйдите.

Он закрыл за собой дверь и застыл. Было непонятно, что делать. Бежать к директору с криками: увольте эту нахалку?

Уйти, затаить обиду и перекрыть гордячке денежный кислород?

Игорь еще помедлил и рассмеялся.

Подозвал какого-то парнишку, сунул денег:

– Сбегай, купи самый большой букет.

И когда она вышла, уже как дурак стоял с букетом.

Она увидела. Усмехнулась. Сказала:

– Я вас слушаю.

– Не хотите со мной поужинать? – спросил Красовский.

Все знали, что за ужином обязательно следует продолжение в шикарном номере лучшей гостиницы. А уже после этого – ангажемент. Игорь свято соблюдал традиции. Этот ужин балерины видели в самых сладких снах.

– Не хочу, – сказала Полина. – Букет дарить будете или теперь уже нет?

– Буду, – сказал Красовский. – Я же знаю – вы просто боитесь потолстеть.

Она засмеялась – голос у нее оказался низкий, с сексуальной хрипотцой, он никак не вязался с ее внешностью по-пацански долговязой девчонки.

Красовский протянул ей цветы. Заглянул в холодные зеленые глаза. И пропал.

Ужинать они пошли только через месяц. Все это время он исправно таскал Полине букеты после спектаклей. Передавал дорогие подарки. Она их возвращала. Он бесился. Словом, жил на полную катушку.

Полина была не такая, как все. Особая. Своенравная во всем. В работе. В отношениях. В сексе. А главное – ее вообще не интересовали его деньги. Очень долго она не принимала от него никаких подарков и никакой помощи.

Усмехалась:

– У меня все есть.

– И кто тебе это все дает? – ревниво злился он.

Пожимала плечами:

– Мне не так много надо. А моя жизнь – не твое дело.

Как-то раз даже настояла: я хочу сама пригласить тебя на ужин.

Повела в ресторан «Метрополь». Заплатила. За него! Он уже забыл, когда в его присутствии кто-нибудь раскрывал кошелек.

– Теперь поедем ко мне, – сказала серьезно. – Сегодня я тебя купила. Будешь делать, что я скажу.

Это была одна из лучших их ночей.

Как она такая сумела сохраниться? Ведь театр балета еще с царских времен – негласный гарем для власть имущих. Сейчас ничего не изменилось. Здесь выживают только покорные. Мясин не был гомосексуалистом, когда его взял к себе Дягилев. Расставшись с ним, он снова вернулся к увлечению женщинами.

Но в балете так: когда те, от кого зависит твоя карьера, зовут – надо идти.

Полина была непокорной. И при этом – страстной. В постели для нее не существовало запретов. Никаких. Как-то нарочно, просто чтобы проверить, он причинил ей сильную боль. Она стерпела. Дала ему закончить. Потом сказала: теперь моя очередь.