Остров традиции (СИ)

Приправы: нитраты, нитриты, гербициды, пестициды, собственные соки с повышенной кислотностью.

Какая уж тут кровь с молоком, когда зубы на полке?

Такое обстоятельство: был ещё один хороший писатель, Достоевский. Он никогда не импонировал новым правителям страны - ещё бы, имел неосторожность во всеуслышание заявить, что красота - ни больше, ни меньше - "спасёт мир".

Женщина по имени Анна Клир вряд ли когда-либо всерьёз задумывалась о том, чтобы спасти мир. Просто с генами баламута-папы ей передалась активная нелюбовь ко всем последствиям Великого Катаклизма, к Главным Сволочам. И Анна подняла на щит - Красоту, и преданнейше служила - Красоте.

Её не смутил даже тот факт, что сограждане в конце концов сочли Достоевского тоже качественной туалетной бумагой. Поскольку вкусившие демократии и гласности сограждане, эстествуя, не служили службу в храме Красоты, но Красоту пытались поставить себе на службу. Вместо того, чтобы к ней причаститься, они хотели ею - обладать.

Нет, нет, упаси Господи, Анна Клир не пыталась спасти мир. Она просто возделывала свой сад.

И сад Анну кормил. Потому что её гастрономическая политика зиждилась на рекомендациях ревнителей вкусной и здоровой пищи - Шелтона, Брэгга и К. Шелтон, Брэгг и К категорически отвергали жареное, солёное, кофе, комбинации белков с крахмалами, разных видов белков, крахмала с сахарами и много чего ещё. Зато превозносили пареные овощи, натуральные соки, подножный корм (одуванчики-подорожники). Се суть эликсиры долголетия и жизнелюбия, говорили Шелтон, Брэгг и К. И правоту свою подтверждали жизнью своей - в девяносто лет переплывали пролив Па-де-Кале и созерцали время от времени то чайку Джонатана, то Будду.

А коль скоро Анна была не прочь если не Па-де-Кале переплыть, то хотя бы Джонатана узреть, она ещё в относительно сытые времена со всей ответственностью подошла к организации надомной агропромии, самоучкой дошла до вершин агрономии, запаслась семенами на много лет вперёд. И треть сада сделалась огородом, а светлицы домиков-времянок превратились в теплицы.

- С лёгким паром, - рассмеялась Анна.

- Спасибочки. За мной пятак, - откликнулся Стефан.

Юный купальщик сиял лицом, сверкал зубами, пылал загаром и пел всеми фибрами души - этакий Тонио Крёгер. "Как водичка?", - спросила Анна. - "Ништяк водичка, мокрая. Аппетит стимулирует. Волчий! Любой баланды три тарелки скушаю". - "Это ты моё угощение баландой зовёшь", - в шутку оскорбилась Анна. - "Ну что вы, вашего супчика - бочку одолею".

За обедом Конрад вдруг ни к селу ни к городу сказал, что у него-де гной в черепной коробке и в желудке дырка, и ему, дескать, каждодневно требуется как минимум литр парного молока. Жалобно так сказал, не по-мужски. Впрочем, развивая тему, обмолвился, что без мясной пищи мужчиной стать трудновато, а мясо он последний раз в тарелке сержанта видел, на первом году службы.

Подобный нудёж Стефан решил пресечь в корне. Довёл до сведения, что, во-первых, любые претензии к гостеприимным хозяевам суть моветон, а во-вторых... Во-вторых, хороший-таки писатель Лев Толстой, а он был вегетарианец. И очаровательная хозяйка из той же конфессии. Травоядение а) гуманно: аморально поедать братьев наших меньших, б) дёшево: ни курей, ни поросей держать не надо, в) сердито, ибо пользительно. А что до молока, то оно придумано для новорожденных телят, а не для демобилизованных бугаёв, да плюс ещё ни с какими другими продуктами не сочетается. Правда Анна иногда покупает молоко у бабульки-соседки, но - под творожок и брынзу. Брынза с помидорами, да будет известно, пища богов. Так что хочешь жить...

- Не хочу, - крякнул Конрад.

- ...слушайся компетентных людей.

- Да это так, мысли вслух, - нехотя покаялся Конрад. - Слопаю, что дадут.

И слопал. Даже Стефана обогнал. Потому что когда ел, был глух и нем. А Стефану даже волчий аппетит не мешал заниматься любимым делом: воспитывать невеж и просвещать невежд с высоты шестнадцатилетнего жизненного опыта.

Но Стефану не удалось другое - пококетничать с хозяйкой. Когда чудо-обед (рассольник, салат из капусты и проч.) был готов, Анна пошла наверх отнести профессору его порцию.

Пока возлюбленная дочь облачала хворого немощного отца в чистую салфетку, тот поспешил объявить, что по его стариковскому разумению, есть веские резоны удовлетворить нижайшую просьбу бесприютного скитальца Конрада Мартинсена о предоставлении тому морально-политического убежища на территории фамильной клировской виллы. Ибо, во-первых, сей несчастный абсолютно безобиден и предсказуем, а во-вторых столь широкий жест с их, Клиров, стороны был бы в высшей степени нравственен и богоугоден, в-третьих - и тут выгода обоюдная - наконец-то постылое отшельничество отца и дочери озарится светом чужой бессмертной души.