Острова, не тронутые временем

Даже юный Родерик, этот выносливый и полный энтузиазма Робинзон Крузо, был обрадован появлению на горизонте «Вудвилла». 3 октября он бросил якорь у берега вблизи Долинки. Экспедиция провела четыре месяца на острове — вдвое больше намеченного срока. Люди почти забыли об алмазах. Когда капитан Гудвин сошел на берег, все столпились вокруг, желая узнать причины задержки судна.

— На корабле начался пожар, как только мы отплыли от острова. Пришлось ждать, пока морские волны не потушат его, — объяснял капитан. — Потом, уже южнее, напоролись на айсберг. В общем, плохой сезон. Бочки с жиром вмерзли в землю на китобойной станции, и пришлось с помощью пара вызволять груз из плена.

Фентон понимающе кивал головой:

— Помните таинственный стук в дверь? Я говорил вам: что-то неладное с «Вудвиллом»...

— Ну, а как у вас с алмазами? — беспокойно прервал его капитан Гудвин. — Повезло?

Он едва поверил, когда услышал правду. После нескольких слов в свое оправдание Фентон протянул Гудвину карту, которую получил от него перед высадкой, и показал отмеченное крестом место на северном берегу, где должна была быть горная речка и где ее на самом деле не оказалось.

— Вы искали не в том месте! — сердито воскликнул капитан. — Четыре месяца — и все впустую. Кто за это будет отвечать?!

Гудвин и Фентон поднялись на борт «Вудвилла» и сверили карты.

— Я совершенно уверен, что произошла какая-то дьявольская ошибка, говорил мне потом Родерик Гарден. — Гудвин имел подлинную карту с пометками капитана Персиваля в том месте, где значилась Пекарная Печь. У Фентона была идентичная карта, но крест почему-то стоял в другом месте. Представляете, какая сцена разыгралась на борту «Вудвилла» в тот день!

Было решено оставить Долинку и попытать счастья у Пекарной Печи. Когда экспедиция перебиралась на корабль, Гудвин спросил у Фентона, не сохранился ли у них бочонок уксуса, который он по ошибке прислал им после высадки. Уксус будто бы предназначался для Южной Георгии, а на деле в бочонке было бренди, но с другой этикеткой — дабы не вводить в искушение команду. Казалось, за четыре месяца никто не додумался проверить бочонок. Однако когда Гудвин перевернул его, то обнаружил просверленное отверстие. Кто-то все-таки учуял содержимое и, по-видимому, еще на корабле тайком попользовался им.

«Вудвилл» обогнул остров и бросил якорь у Пекарной Печи, где Гудвин вместе со старателями сошел на берег. Долго задерживаться было нельзя: корабль стоял под парами, и могло не хватить угля до Кейптауна. Этот краткий визит к Печи ничего не дал, но капитан Гудвин не успокоился. У всех было ощущение, что поиски алмазов у Пекарной Печи должны быть успешными. Однако не оставалось ничего другого, как возвращаться.

«Рыжий» Гарден встретил своего сына на пристани. Он ничего не знал о результатах экспедиции, так как рация на «Вудвилле» действовала только в радиусе ста миль.

— Мир подписан, генерал Бота[54] умер, и масло подскочило на пять шиллингов за фунт, — известил он прибывших.

Родерик получил свое жалованье «наблюдателя» — из расчета один фунт в месяц. Потом отец послал его учиться в Шотландию. Загадка острова Гоф осталась ждать своего разрешения.

Решено было (все еще под большим секретом), что капитан Гудвин отправится на остров Гоф на паровом китобое «Трулс» и будет искать там алмазы до тех пор, пока не удастся доказать их наличие или отсутствие у Пекарной Печи. Гудвин оставил Кейптаун 12 января 1920 года и провел на Гофе четырнадцать дней. Он говорил мне много лет спустя, что в те дни не находил себе покоя по двум причинам: отсутствия алмазов на острове и недостатка угля на судне. Со второй бедой команда кое-как справилась: матросы убивали морских слонов и заправляли топки китобоя ворванью. В конце концов Гудвин решил встретиться с человеком, который первым сообщил об алмазах на Гофе.

Этим человеком был Роберт Франклин Гласс, которого я уже представлял вам и который принимал меня во время визитов на Тристан. Чтобы как-то понять возникшую ситуацию с гофскими алмазами, я хочу поближе познакомить вас с моим приятелем Глассом, авантюристом по натуре. Я не имел права ничего говорить о нем в связи с этой историей до тех пор, пока в 1943 году он не умер в возрасте семидесяти лет, не таким уж старым по тристанским понятиям.

Гласс, когда я с ним встретился, был высоким, жилистым человеком, уже повидавшим мир, служил он на шхуне «Фрэнсис Аллин» (на которой и попал на Гоф), на барке «Ласточка» (Бостон) и на кейптаунской каботажной шхуне «Лилла». Работал в Англии и в США, носил медали за службу в разведотрядах Китченера[55]. В общем, был не простым островитянином, а личностью, можно сказать, мирового масштаба. После англо-бурской войны он вернулся на Тристан, чтобы оправиться там от овладевшего им тяжелого депрессивного состояния. На острове Гласс вырастил большую семью — шестерых сыновей и двоих дочерей, что уже не давало ему возможности вновь пуститься в глобальные авантюры.