Мы миновали забор и оказались в другой деревне. Обитаемая часть острова невелика, и деревни стоят вплотную друг к другу. Меня поразила царившая на острове деловая атмосфера: все — мужчины, женщины, даже дети — были чем-то заняты.
— Чтобы заработать на жизнь, чаурцы вынуждены много трудиться — ведь их остров бесплоден, — продолжал Риязуддин. — Знаете ли вы, что глину для своих гончарных изделий и лес для изготовления каноэ они привозят с Терессы, так как их собственное сырье никуда не годится?
— Но если чаурцы так много трудятся у себя дома, когда же они находят время работать на стороне?
— Когда спрос на их изделия падает, чаурцы отправляются на другие острова. Их большей частью нанимают на сбор кокосовых орехов.
Мы быстро переходили из одной деревни в другую, пробираясь сквозь группы людей. Они казались счастливыми и улыбались нам, но я обратил внимание, что большинство из них болеет филариазисом.
— Почему управление здравоохранения не принимает никаких мер? — спросил я, показывая на женщину со «слоновьими» ногами.
— Оно делает, что может, но пока на острове не будет создан госпиталь, вряд ли это поможет, — сказал Рия-зуддин.
— Ну и стройте госпиталь. Ведь индийское правительство выделяет средства на здравоохранение.
— На острове нет воды, ее доставляют с Терессы.
Из-за раскидистого куста появился пожилой мужчина в рваных шортах и дырявой шляпе. Он стал подбоченюсь и закричал:
— Мехмуд, эй, Мехмуд!
Мехмуд поздоровался с ним, как со старым другом.
— Лифат! — радостно воскликнул он. Подозвав мужчину к себе, сказал — Знаете, кто это? Единственный убийца, рожденный на Никобарах. Он убил местного знахаря за ложные пророчества. Я имел честь арестовать его вместе с тремя сообщниками.
Лифат ухмыльнулся, услышав, как его представили.
— А почему его все еще не повесили? — пошутил я.
— Они предстали перед судом в Порт-Блэре, но после некоторого раздумья были оправданы властями. Судья сказал, что от островитян нельзя требовать знания индийских законов. К тому же чаурский дастур разрешает убивать знахарей-«самозванцев».
Повернувшись к старику, Мехмуд спросил:
— Ну как, Лифат, больше не убиваешь знахарей?
— Что ты, Мехмуд, — искренне удивился тот, — теперь дастур изменился.
Лифат оказался любопытным человеком. Отныне он считал себя нашим гидом. Правда, в этом маленьком местечке уже нечего было смотреть, и его услуги казались ненужными, но все же он принес некоторую пользу. Например, когда Мусаджи сказал, что мы хотим посмотреть чаурские танцы, Лифат тотчас же стал собирать людей, уговаривая их отложить работу и показать нам свое искусство. Он помог также сделать несколько снимков, созвав для этой цели мужчин и женщин, а когда Мусаджи сообщил ему, что я хочу купить на память несколько чаурских горшков, обещал быстро все устроить.
— Это пустяки, — пробормотал он и направился к молодому человеку, изготовлявшему горшки. Немного поговорив с ним, он привел парня с двумя горшками в руках.
— Продает только эти два, — сказал Лифат и добавил мрачно. — Хочет за них три с половиной метра материи..
У меня не было настроения торговаться, товары тотчас же были обменены. Гончар в два прыжка был уже у своей хижины, где принялся измерять материю, натягивая ее между кончиками пальцев и кончиком носа. К нему подошла жена, и супруги уселись, поджав ноги, возле нового приобретения.
— Они счастливы, — добродушно заметил Лифат. — Я всегда делаю людям только хорошее.
— А что мы должны тебе за услуги? — спросил Мехмуд Али.
— Ничего, — ответил Лифат.
— Ладно уж, не притворяйся. Разве ты когда-либо посредничал бескорыстно, не получив своей доли?
— Хорошо, Мехмуд. Я скажу тебе. Ты старый друг. Бутылку пальмовой водки.
Получив бутылку, он тут же отправился в хижину, выпил ее и с удовольствием облизал губы.
В полдень мы отплыли от Чауры, и к заходу солнца достигли Терессы. В это время как раз кормили свиней. В деревушке возле кантины женщина разбивала при помощи дхау кокосовые орехи, вываливая мякоть в корыто, выдолбленное из ствола кокосовой пальмы. А свиньи — большие и маленькие — хрюкали, визжали и толкались, пробираясь к кормушке. Они пожирали еду жадно и шумно — одним словом, вели себя как свиньи.
Тересса — большой остров, но его населяет всего семьсот человек. Здесь открываются широкие возможности для организации лесоразработок и создания плантаций кокосовых пальм, поскольку холмы на острове густо поросли лесом, а земля плодородна. Мужчины-терессцы носят длинные волосы, а женщины стригутся коротко.
— Что касается замужества, — сказал Мусаджи, — то к девушке должны свататься один за другим не меньше дюжины женихов. Только тогда деревенский совет даст свое согласие на брак.
В Нанкаури нам сообщили, что надвигается циклон. Он свирепствовал два дня, а как только утих, мы получили приказ плыть на остров Кар-Никобар и погрузить как можно больше копры. Нужно было торопиться, так как приближался сезон муссонов. Итак, под вечер я распрощался со своими друзьями в Нанкаури.