Освободители

«Вы можете сказать, что я всегда был врагом монархического строя. Напротив, я думаю, что монархия — основа респектабельности и благополучия новых наций. Если британский кабинет выступит с предложением об установлении постоянного правительства — и это будет монархия или монархии Нового Света, — они найдут в моем лице убежденного сторонника, всегда готового поддерживать суверенную Англию на троне.

Я знаю: обо мне говорят, будто бы я хочу стать королем. Это не так. Я никогда не надену корону. Когда я увижу эту страну счастливой под управлением сильного правительства, то удалюсь на покой…

Титул короля в первое время скорее всего не будет популярен в Южной Америке. Индейцы слишком сильно любили своего „Инку“. Эта порабощенная и жалкая страна до сих пор произносила имя короля только в связи со своими несчастьями и жестокостями испанцев… Демократия привлекательна для этого народа. Теоретически в этой стране вполне возможно установление демократического правления, которое отменит все наследственные различия. Но Англия является для нас примером. Вашу нацию, управляемую королем, палатой лордов и палатой общин, уважают значительно больше тех, что гордятся своим равенством, но мало делают для государства. Я очень сомневаюсь в том, что настоящее положение продлится в Соединенных Штатах слишком долго… Если бы нам нужно было новое правительство, мы воспользовались бы примером Вашей страны…»

Возможно, это была всего лишь дипломатическая уловка, но вполне вероятно, что этот документ отражал искреннее его желание установить конституционную монархию по примеру британской. Предполагаемый сенат Боливии и Перу должен был строиться по образцу высшей палаты британского парламента. Однако идея наследственной монархии не привлекала Боливара. Последствия трехсотлетней тирании бездарных деспотов из Мадрида были слишком очевидны. В то время Боливар не предполагал, что пожизненное президентство неизбежно приведет к тирании. Это был рецепт диктатуры самого низкого сорта. Боливар верил в то, что схема управления с сильной центральной властью сможет убедить даже тех, для кого республиканское правление — синоним анархии. Законодательная власть и институт цензоров, по мнению Боливара, были достаточным средством контроля за деятельностью президента.

Настоящий реформизм и даже революционность Боливара проявились в его идее равноправия. Ведь это сильно задевало креольскую аристократию и правящие классы, к которым по своему происхождению принадлежал и Боливар и которые поддерживали его. Как мы уже знаем, Боливар добился освобождения Венесуэлы, восстановив против креольской аристократии силы, считавшиеся оплотом монархии, — тех, кто был лишен имущества, бедняков, льянерос, чернокожих, рабов, индейцев и мулатов. В Куско он опять предпринял попытку раскрепостить несчастных индейцев, обеспечив их элементарными правами и собственностью. По конституции Боливара эти права у них не мог отнять даже пожизненный президент.

Его вера в права личности происходила частично из его же концепции естественного права, начало которой положил Руссо. Когда-то Боливар впервые услышал об этом от своего старого учителя Симона Родригеса, которого назначили министром образования Боливии. Однако с ним вышел большой конфуз: развивая теорию естественного образования, Родригес однажды пришел в класс абсолютно голым. Отчасти вера Боливара в права человека была связана с тем, что когда-то его лишили имущества. И конечно же, он всегда помнил о народе, который повсюду на континенте приветствовал и поддерживал его, боролся за него и совершил под его руководством революцию.